Заметки Уходящего. (СИ)

Возвратившись в электричку, капитан спросил, откуда я родом? Я ответил – из Донбасса. «А-а-а!» – понимающе протянул он. И добавил с насмешкой в голосе, но по-доброму:

- Значит, ты с террикона слез… Бывает!

…В Магдебург прибыли в обеденное время. Здесь нас должны были ждать армейские «покупатели», то есть, представители воинских частей ГСВГ – кому сколько нужно командиров, механиков и наводчиков, столько отсюда и увезут с собой. Наш «сопровождающий», капитан, ещё в электричке провёл со всеми инструктаж: танк на красной петлице у «покупателя» – значит, это представитель мотострелкового полка (пехоты), и у танкистов будут красные погоны до конца службы, а танк на чёрной бархатной петлице – представитель сугубо танкового полка. Кому-то из нас, допускаю, было всё равно, где служить – при пехоте или в танковом полку, да цвет погон в армии – это цвет престижа рода войск! Оттого, выйдя из электрички и построившись, мы не просто так глазели по сторонам, да «покупателей» нигде не было видно.

…Электричка плюс три вагона, в каждом – солдат по пятьдесят, отсюда представьте себе картину: шеренга «по два» из 150 солдат СА в парадной форме на узкой платформе, а напротив – железнодорожный вокзал. Правильней, пожалуй, употребить здесь «вокзальчик», так как само здание было маленьким, но не безликим. И не безликой, благодаря парадной форме – прежде всего, замерла по команде «Вольно!» шеренга …маленьких и больших, красных и золотистых звёзд…

Кругом привычная чистота и ухоженность, ходят туда-сюда такие же педантичные «фройляйн» и «гансы», а у синей телефонной будки парнишка лет семнадцати и, спелая уже такая, девочка «сосутся» – тогда так говорили о целующихся. Да так смачно «сосутся» на глазах у всех, так друг к дружке прижимаются, что солдатня наша сначала онемела, а потом загудела трубой паровоза «Кукушка». То есть, и гул, и «ражачка, и свист одновременно. Прохожим немцам до них никакого дела – позже мы узнали, что интим на виду здесь в порядке вещей, – а в нашу сторону стали бросать недоуменные взгляды, в основном, «фройляйн». На узнаваемый гул и свист выбежал из вокзала капитан, скомандовал: «Прекратить!» и «Кругом!»…

Стоим мы спиной к вокзалу – то слева от меня, то справа кто-то втихаря писает на рельсы и шпалы следующего пути, так как впереди никого и ничего, разговаривать нельзя – гоняем мысли. Целование молоденькой парочки никому из нас, разумеется, не представлялось аморальным поступком, да в Союзе подобная публичность принималась в качестве нормальности разве что в кинофильмах. А так, чтоб за ляжки и за попу… на виду у взрослых – нет, этого наши бы девчонки не позволили бы даже в дружеской компании. Без лишних глаз – это другое дело, хотя и при таких раскладах, бывало, одни лишь понты…

Да, иная страна, размышлял я, иные нравы, и вспомнилась где-то такая же платформа и где-то такой же вокзальчик, но польский. Это, когда нас, призванных на военную службу и прошедших «карантин» в г. Смела Черкасской области, в числе которых был я и мои земляки из Горловки, везли в теплушках сюда – в ГДР. (Теплушка – железнодорожный товарный вагон с печкой-буржуйкой посредине и нарами в два ряда по периметру вагона).

…Вагон остановился прямо перед зданием вокзала. Лишней земли у поляков тоже нет, оттого от нас, гревшихся у печки, до входных дверей на перроне – метров 5-6. А ближе к краю, а это ещё ближе, сидел, по-пански раскинувшись на скамейке, мордатый и патлатый поляк; в стильном пальто: светло-серое в чёрную клетку. Этим и обратил на себя внимание. А ещё – явно поддатый. Завидев «русских», стал шарить у себя в карманах, выудил там пачку фотографий и устроил нам фотовыставку голых «мамзелей». И всё приговаривал с придыханием: «Ой, цаца! Ой, цаца!..». Я, недолго думая, собрал имеющиеся у ребят такие же «фотки», купленные у глухонемых на пересыльном пункте в Донецке, и, выпрыгнув, из вагона вручил их поляку… Правда, влезая обратно в вагон, получил от часового непредвиденное ускорение – сапогом в копчик, но это – так, для документальности сюжета. …Когда поляк сообразил, чем его одарили, он плутовато, да расплылся всё же в благодарной улыбке. Затем своих «мамзелей» засунул туда, откуда до этого выудил, и стал откровенно пялиться в подаренные ему «фотки». Посмотрит – на мгновение вскинет брови, но надолго прикроет глаза. Посмотрит очередную – и то же самое. Так, вроде, и задремал, не рассмотрев и половины. Как вдруг – его вырвало. Ещё и несколькими порциями блевотины. Пьяный - пьяный, а сообразил быстро: вскочил и бежать. Правда, немного пробежал – два полицейских (ох, и дядьки: за два метра ростом каждый!..) приволокли его за шиворот к той самой скамейке и своим клетчатым пальто поляк, вертясь на своей же блевотине от ударов полицейских дубинок и ботинок, вытер чуть ли не до блеска загаженное место. После этого дядьки-полицейские его поставили на ноги, убедились, что достаточно блестит…, ещё по разу врезали поляку по спиняке – отпустили.

Мы были в шоке! А все другие поляки и польки на платформе, как мне показалось, даже и не заметили этого.