Залог мира. Далекий фронт

— Хорошо, что ты её почувствовала. В Москве я видел не одну такую пьесу. И ещё я понял в Советском Союзе, как почётно быть артистом. Ты бы видела, с какой радостью встречали актёров, когда они приезжали к нам на фронт, на передовую!..

Эдит смотрела на Дальгова, будто не слыша его слов.

— Скажи, Макс, ну а в действительности могла быть на корабле женщина-комиссар или это только эффектная выдумка автора?

— Нет, это правда, — сказал он. — Были женщины-комиссары и во флоте, хотя в армии их было больше. А знаешь, Эдит, актёр там может стать даже членом правительства.

— Что же тут удивительного? Если женщина может быть комиссаром!.. Скажи, Макс, почему всё-таки матросы подчиняются этой женщине? В чём её сила?

— Они не женщину слушаются, Эдит. Она для них представитель партии. Вот в чём её сила.

— Да, пожалуй…

Макс заглянул ей в глаза и спросил:

— Ты хочешь её сыграть?

— Нет!

— Да ведь ты только и мечтаешь о роли комиссара!

— Если бы я могла её сыграть, это было бы самым большим счастьем в моей жизни. Сегодня, слушая пьесу, я поставила себя на место этой женщины, и у меня будто крылья за плечами выросли. Я вдруг почувствовала себя настоящим человеком…

— Такое же чувство было у меня, когда я попал в Москву и кто-то впервые назвал меня «товарищ».

— А тут ещё такая история…

— Какая история?

Эдит рассказала о той отвратительной сцене, которая разыгралась здесь полчаса назад.

— Я уверена, что всё это было подстроено заранее, — закончила она свой рассказ.

Дальгов даже руками всплеснул:

— Господи, как обидно, что я опоздал! А почему же ты молчала, Эдит?

Вопрос застал актрису врасплох. Ей и в голову не приходило, что она могла вмешаться. Эдит даже покраснела от неожиданности. Ведь были все основания и её заподозрить в сговоре с этими негодяями.

— Я здесь посторонний человек, Макс. Я держусь нейтралитета.

— Что ж, нейтралитет — удобная позиция в трудные времена. Всегда можно примкнуть к любому лагерю.

Эдит не сказала ни слова. Дальгов не следил за выражением её лица. Он хотел понять, почему сегодня явились сюда именно эти трое. Здесь явно что-то таится… Здесь дело нечисто… Дальгов решил завтра же разобраться в этом подозрительном происшествии.

— А что ты сейчас делаешь, Эдит?

Актриса старалась прикрыть своё смущение несколько нарочитой непринуждённостью.

— Пою песенки в ресторане мамаши Линде.

— В такое время? Это не для тебя, Эдит!

— Ты что, сговорился с капитаном Соколовым? Сейчас скажешь: немецкий народ строит демократическую Германию, а Эдит Гартман поёт под чечётку?! Он уже это говорил мне.

— Могу повторить и я.

— Можешь не повторять.

Они помолчали. Затем, уже совсем другим тоном, Эдит внезапно спросила:

— Скажи, Макс, а что эти матросы действительно, не колеблясь, могли отдать жизнь за своего комиссара?

Макс Дальгов перестал улыбаться.

— Послушай, Эдит, — серьёзно сказал он. — Ты уже не вольна отказаться от этой роли. Ты теперь от неё не избавишься. Ты перестанешь спать по ночам, всё тебе будет видеться море, чудиться плеск волн и слышаться голос вахтенного матроса… И всякий раз, как только ты представишь себя в роли комиссара, у тебя снова будут вырастать за плечами крылья. И тебе будет так хорошо, что ни забыть, ни отвернуться от этого образа ты уже не сможешь…

— Неправда! — крикнула Эдит. — Неправда! Я скоро уезжаю отсюда, меня уже пригласили в Голливуд!

— Всё возможно, — спокойно ответил Макс, — всё возможно. А только, где бы ты ни была, в Голливуде или здесь, в Дорнау, у тебя всегда будет сжиматься сердце при воспоминании об этой несыгранной роли. Я хорошо знаю тебя, Эдит. Ты можешь уехать из Дорнау, убежать от друзей, но убежать от самой себя — нет, вряд ли…

— Зачем ты пришёл сюда?

— Вероятно, для того, чтобы ты всё-таки сыграла роль большевистского комиссара, — усмехнулся Дальгов.

Не успел он произнести последние слова, как дверь отворилась и в комнату быстро вошёл капитан Соколов. Он удивлённо посмотрел на Макса Дальгова и Эдит Гартман, кивнул им, оглянулся и, не найдя Любы, которую рассчитывал застать здесь, сказал:

— Добрый вечер, фрау Гартман! Привет, Дальгов! Что, моя жена уже ушла?

— Да, она уже ушла, — ответила Эдит.

— Тут что, была горячая дискуссия?

— Дискуссий никаких не было, — резко ответил Макс. — Было обыкновенное хамство, приправленное доброй дозой ненависти ко всем нам и печалью об утрате Гитлера. Мне неверно сообщили время, и я пришёл, когда всё уже кончилось.

Соколов покачал головой.

— Значит, актёры не согласились ставить эту пьесу?

— Здесь не было актёров. Сюда нарочно позвали людей, по существу, не имеющих отношения к театру. Настоящие актёры очень хотят играть в советской пьесе, — твёрдо сказал Макс Дальгов, многозначительно взглянув на Эдит.

— О чём ты говоришь? — вырвалось у неё.

— Вот ты, например, очень хочешь играть женщину-комиссара.