Закрыв глаза

— Зачем он тебе пишет? — спросил со смехом синьор Альберто. — Похоже, он давно в тебя влюблен. Любопытное письмо. Дай-ка перечитаю.

На этот раз после каждой фразы он делал паузу и поглядывал на Гизолу, прислонившуюся к его плечу. Выраженных в письме чувств они оба не одобряли, зная, что сами на них неспособны. Закончив читать, он поцеловал любовницу:

— Это твое.

Она порвала листок и, будучи в веселом настроении, чтобы пуще его рассмешить, стала ходить на каблуках взад-вперед, резко разворачиваясь. Он был позабавлен, но спросил:

— И как же ты его любишь?

— Вот так.

И она подалась вперед всем телом, изобразив прочувствованный жест.

— Но ты не все мне рассказываешь.

Он ухватил ее за ухо и тихо спросил:

— Ему тоже?

Она вся вскинулась, побледнела, и выпалила:

— Клянусь. А вдруг он на мне женится — ты что, против?

Тут синьор Альберто готов был просить прощения!

— Я лишь хочу убедиться, для твоего же блага, что он в самом деле тебя любит и что он богат — как ты всегда мечтала. А иначе ты с тем же успехом можешь остаться здесь.

— Богат ли он? Да у его отца десять поместий и большой трактир.

— А он согласится?

— Бьюсь об заклад, он сам его послал.

Синьор Альберто поверил Гизоле и остался доволен.

И пока она доставала из буфета тарелки и накрывала на стол, подумал, что при желании он всегда может остаться ей другом.

Однако дела у него шли неважно, и пора было положить конец этой слишком уж безмятежной и праздной жизни.

Гизола поглядывала на него исподтишка, пока он стоял, склоня в задумчивости голову — пытаясь угадать, каким будет его внутренний вердикт, который он вряд ли ей скажет. Испугавшись, что он слишком долго думает, она спросила:

— Что с тобой сегодня? Пришел не в духе?

Он улыбнулся и ответил:

— Ты права — я для тебя слишком стар и должен тобой пожертвовать. Я сам хочу, чтобы ты вышла замуж.

— Зачем ты об этом говоришь? К чему? Не зли меня.

— Это ты об этом говоришь, милая Гизола! Но у меня возникла отличная мысль!

— Какая?

— Тебе надо повести себя так, чтобы он поверил, что ты забеременела от него! Тебе это будет нетрудно. Ну что, не нравится?

Она быстро закусила губу, повернувшись к свету спиной. Потом принялась водить пальцем по ободу тарелки.

— Ну что? — спросил синьор Альберто.

— Не буду я ему отвечать. А если придет еще раз, вылью на него ведро воды.

И позвонила в электрический звонок, чтобы Беатриче несла ужин. Но синьор Альберто, словно подводя итог своим размышлениям, воскликнул:

— Ты еще богаче меня станешь.

И серьезным тоном прибавил:

— Только не води его сюда домой…

Гизола потупилась, чувствуя, что провинилась.

— … миловаться.

Она рассмеялась. Тогда он объяснил, погрустнев:

— Не хочу, чтобы здешний народ вас видел вместе. Меня тут знают.

И про себя добавил: «Вот и ее я теряю. Видно, к этому и шло». Выдавил из себя улыбку, пригладил усы и, заглянув ей в глаза, больно ущипнул.

— Поняла?

Она засмеялась, чтобы не заплакать. Не желая пускаться в нежности, он спросил с комической подозрительностью:

— Поцелуя от него еще не добилась?

И насмешливо добавил:

— Парень-то похитрее меня — со мной ты сделала, что хотела.

Оба расхохотались, но тут как раз вошла служанка, и они сели ужинать.

Гизола была польщена, потому что сразу поняла, как сильно Пьетро ее любит, и вместо того, чтобы написать в ответ письмо, пришла к нему сама. Разве не может выйти так, что они и вправду поженятся? Тогда она вернется в Сиену не крестьянкой, а барыней.

Когда она пришла, Пьетро сидел в комнате с книгой, но не читал, а лишь накручивал на палец уголки страниц. Вместо двух экзаменов он сдал всего один — и думал о Гизоле. Нет, не надо ходить на экзамены! Все должно быть именно так!

Когда она, не постучав, открыла дверь, сердце у него подпрыгнуло.

— Заходи! — воскликнул он. — Я тебя ждал!

Она с серьезным видом села, подняв вуаль на шляпку, украшенную искусственными фиалками, и он сказал ей:

— Сними это.

Ни одной женщине он так не говорил!

Она как будто знала или поняла по голосу — добродушно улыбнулась. И, осмотрев с показным недоверием комнату, подошла к зеркалу, вынула шпильку, зажала в зубах, потом положила вместе со шляпкой на мраморную столешницу комода.

Жениться немедленно! Как она прекрасна!

Они сели лицом друг к другу: он — улыбаясь смущенно и радостно, она — стараясь делать, как он. Потом протянули друг другу руки через столик и он молча сжал ей пальчики, один за другим, словно убеждая, что в этом нет ничего плохого.

Планки опущенных жалюзи на солнце светились красным.

Он встал и поцеловал ее, она прикрыла глаза. Но в то же время ему хотелось ее упрекнуть: «Мне ты можешь доверять — ну а если бы я не любил тебя так?» И, чтобы доказать свою любовь, он крепко сжимал ее руки, с наслаждением вдыхая запах ее пота.

Столкнувшись с ним взглядом, Гизола каждый раз опускала глаза, но улыбалась, словно ждала, что он, наконец, поймет и перестанет любить ее так, будто у нее никого еще не было. Потом кашлянула и откинулась на спинку стула.

Так значит, она — его! Но чем отплатить ей за такую радость? Поэтому он спросил:

— А ты будешь меня любить?