Закон проклятого

В пятиэтажном «сталинском» доме присутствовал навесной лифт, который периодически тихо умирал и героическими усилиями ремонтников опять возрождался, чтобы через пару месяцев снова встать намертво под тихие причитания живущих выше второго этажа пенсионеров. Умудрённый непредсказуемыми повадками отечественной техники, Макаренко не стал испытывать судьбу и упругой кошачьей походкой заскользил вверх по лестнице. Томпсон не отставал, с удивлением разглядывая стены подъезда, на которых в тусклом свете загаженных мухами сороковаттных лампочек смутно угадывались слова ненормативной лексики, выполненные на родном английском языке.

Андрей остановился на четвёртом этаже и позвонил в одну из квартир. Пространство за обитой дешёвым дерматином дверью не подавало признаков жизни. Он подождал и нажал снова, на этот раз не отпуская пальца от кнопки. Примерно через минуту к заливистым трелям механического соловья примешался шорох, громкое сопение и недовольный хриплый голос:

– Кого там черти несут среди ночи?

– Открывайте, милиция.

Голос подумал, привел мысли в порядок и, не меняя интонации, поинтересовался через дверь:

– А я почём знаю, что ты милиция? Вон чего на улице творится, милиция сейчас в оцеплениях стоит, а не по квартирам шастает.

– Открывай, Востриков, открывай, – устало сказал Андрей. – Это следователь Макаренко. А будешь хамить – ты меня знаешь, сейчас быстро докажу, что я – это я.

– Так бы сразу и сказал, – пробурчал голос, и дерматиновая дверь, некоторое время пощелкав замками, нехотя отворилась.

Обладатель хриплого голоса оказался небритым мужичонкой в мятом домашнем халате и старых, изношенных до полной невозможности тренировочных штанах с пузырями на потёртых коленках. На широкой, как сковорода, физиономии выделялся мясистый нос, по бокам которого из узких щёлок поблёскивали глаза, мутные со сна и с похмелья. Однако мужик быстро пришел в себя и, усилием воли изгнав с лица сонную муть, цепким взглядом ощупал стоящих на пороге посетителей.

– Ну что ж, проходите, коли пришли, – дверь распахнулась пошире, и хозяин отодвинулся в сторону, прижимаясь к стене и пропуская в квартиру шибко габаритную пару. – Только учти, следователь, я уж год как откинулся и завязал вглухую.

– В натуре? – вскинул Макаренко на хозяина удивлённо-невинные глаза.

– Ага, в натуре. И не фиг прикалываться, – мрачно сказал хозяин.

Он прошел на кухню и, усевшись на трёхногий табурет, демонстративно задымил вонючей «беломориной».

Макаренко без приглашения пододвинул себе второй табурет и уселся напротив. Томпсон поискал глазами туда-сюда и, не найдя ничего более подходящего, скинул со стола на пол рыбьи ошмётки и, подстелив газету, взгромоздился на край, отчего видавший виды стол жалобно заскрипел, грозя развалиться на составляющие.

– Кто это с тобой? – спросил хозяин, косясь на нахального американца, уже чуток адаптировавшегося к российской действительности.

– Друг. Он глухонемой, так что при нем можно говорить обо всём. Только малахольный он малость. Как что ему не так покажется – сразу в рыло отоварит.

Томпсон вскинул на Андрея удивлённые глаза, но счел за лучшее промолчать.

– Ты, по ходу, дружков по себе выбираешь, – проворчал мужик. – И в каком инкубаторе вас таких кабанов выводят… Ну говори, зачем пришёл, а то мне завтра на работу.

– Грубый ты стал, Федя, неласковый, – задушевно сказал Андрей.

– А чего мне с тобой ласкаться? Два года по твоей милости шконку грыз…

– А ведь мог бы и пять получить, с твоим-то размахом производства.

– Мог бы. Но не получил.

– Не получил потому, что я не додавил. А то бы точно на всю катушку раскрутился.

Мужик угрюмо промолчал, с силой насасывая собирающуюся потухнуть папиросу.

– А я к тебе вот по какому делу, Федя. Мне два ствола надо. И срочно.

Хозяин квартиры поперхнулся, узкие щели глаз моментом превратились в круглые блюдца.

– Ну ты и шутник, старшой, – прокашлявшись, выдавил он. – Я ж сказал по-русски – завязал я. Тебе-то оно зачем? Или решил в киллеры податься?

– Это не твоего ума дело, – резко бросил Андрей. Он ещё не остыл после увиденного на улице, и нехорошие рефлексы, шевелящиеся где-то в подкорке, делали его плохим дипломатом. Он поднялся, сгреб ладонями ворот засаленного халата и хорошенько встряхнул мужика, отчего у того звонко лязгнули вставные зубы. – Ты меня утомил, Федя. Хочешь сейчас шмон по полной программе? Тогда и посмотрим, как ты «завязал».

– А санкция на обыск у тебя есть? – прохрипел мужик, которого не рассчитавший силы Макаренко чуток придушил.

Следователь поднес к его носу внушительный кулак.

– Похоже на санкцию? Не зли меня, Федя, а то ведь огребёшь ни за что, а потом – иди, доказывай, что не верблюд.

– Ладно, отпусти, поговорим, – сказал Федя, хрипя уже не на шутку. – Задушишь ведь, беспредельщик.

Он тяжело рухнул на стул, потирая багровую шею.

– Тебе б с такими замашками не в менты, а в бродяги идти – цены б тебе не было, – проворчал он. – А какие гарантии, что ты завтра с моими плётками меня же на кичу не отправишь?