В соответствии с правилами внутреннего распорядка в камере не может оставаться один человек. Случается, и нередко, так, что подследственных, почти всех, увозят в один день — кого на допрос, кого на суд. И если в камере должна остаться одна заключенная, то ее транзитницей переводят в другую «хату».
Если питание в изоляторе временного содержания можно назвать, с натяжкой, конечно, хотя бы сносным, то про СИЗО и этого не скажешь. Молочные продукты и яйца отсутствуют практически полностью, самый распространенный из супов — это консервы «Килька в томате», залитые горячей водой. Из вторых блюд съедобны в основном только гарниры, в частности, гречка. То, что на языке тюремных поваров называется рыбная котлета, не только невозможно есть, но даже и нюхать — такой мерзкий запах распространяет это «блюдо». Хлеб каменный, о такой немудрено и зубы сломать. Если бы не передачи — «дачки» от родных, да тюремный интернет-магазин, где кое-что из съестного можно приобрести за деньги, то кишечно-желудочные заболевания были бы здесь неизбежны, так же как и болезни, сопутствующие хроническому голоданию. Но пользоваться платным магазином далеко не каждой по карману, да и передачи получают лишь немногие. Поэтому счастливые обладательницы передач тайком под одеялом колбаску не лопают, а делятся с сокамерницами всем, что им присылают родственники, — это закон «хаты». В первую очередь, понятное дело, все полученное с воли делится в «семье». «Семейничать» — это значит «вместе кушать», держаться друг за дружку, при необходимости — защищать. Объединяются в семьи, как правило, по три-четыре заключенные.
***
После завтрака всех, кого не уводят на допрос, к адвокату или не увозят на суд, выводят на двухчасовую прогулку. Мужчины гуляют на втором этаже, женщины — на третьем. Впрочем, слово «гуляют» не совсем точно отражает то, что там происходит. Каждое «помещение для прогулок» разделено металлическими сетками на десять камер — ну ни дать ни взять собачьи вольеры. Когда Саша Лисина впервые попала на эту, с позволения сказать, прогулку, именно так она и подумала, вспоминая, что в отчем доме собачьи вольеры куда как просторнее.
Гулять в полном смысле этого слова здесь, в тюрьме, было невозможно. Можно было только переминаться с ноги на ногу, в холод мерзнуть, в жару — потеть.
Внутри стен, между этажами, издавна были проложены трубы — теперь уже и не понять, для чего. Но зэки использовали их весьма эффективно. По трубам передавали с мужского этажа на женский и с женского на мужской сигареты, конфеты, иную мелочь, которую можно было протиснуть в трубу. Одним словом, делились, кто чем богат.
Здесь же, во время прогулок, передавались записки. Верх прогулочных камер затянут сеткой, в ячейки которой может протиснуться разве что детская ручка, или такая худенькая, как у Саши. К тому же из всех обитательниц СИЗО была она самой худенькой, а стало быть, легкой. Поэтому именно Лисину кто-нибудь из крепких женщин подсаживал, и она, просунув руку в металлическую ячейку, передавала записку, которую отправляли дальше, по назначению. Операцию эту проделывать надо было не просто быстро, а мгновенно, за те несколько секунд, пока конвойный, уходил в дальнюю часть коридора и не мог видеть нарушительниц. Попадись Саша на этом, наказание последовало бы незамедлительное, и причем суровое. Но отказываться ей и в голову не приходило.
Чуть ли не самым большим дефицитом тюрьмы считались медикаменты. Люди, страдающие тяжелыми заболеваниями, по определению в камере находиться не могут. Поэтому в тюрьме все были здоровы. По утверждению администрации — во всяком случае. От замечательной тюремной пищи страдали все, боли и рези в желудке — явление здесь повсеместное. Так же как и головная боль — от спертого воздуха в невентилируемых камерах. Но на все жалобы выдавалось одно лекарство — таблетка аспирина. Может, в иных СИЗО и иначе, но в том застенке, где оказалась Александра, у коновалов, врачами их назвать язык не поворачивается, бытует безмерно циничная присказка. Когда кому-то из страждущих давали таблетку аспирина, то наставляли: полтаблетки от головы, полтаблетки от всех других болезней.
Вопреки инструкциям, плевать здесь хотели на инструкции, и ВИЧ-инфицированные, и даже туберкулезные больные содержались в одной камере с другими заключенными. В женском блоке эти хронические больные пользовались исключительно своей посудой, да в душевую ходили отдельно от остальных сокамерниц. Да и то вовсе не потому, что так требовала администрация, а потому, что сами так решили.
***
Пятеро обитательниц камеры номер 312 были примерно возраста одного — лет от тридцати или немногим больше. Шестая — женщина уже довольно пожилая. Имени ее никто не знал, да не интересовался, а прозвали Матреной; по окликам надзирателей фамилия была известна — Сыркина.