Закон ответного удара

– В Чечне всяко было… Это когда у них в моду вошло нашим убитым уши отрезать… Нам рекомендовали тем же ответить… Чтобы неповадно стало… Мы очень хорошо ответили… Они до той поры звереют, пока мы не озвереем. А когда такое случится, то бегут на нас в международные организации жаловаться. А жаловаться-то поздно. Это несчастный Летучий генералишко прилетел… Уверенный, что Россия войну проиграла и ее надо спасать. Только ему, с высоты лебединого полета, хреново видно было. Русский человек такой в любой войне… Вспомни историю. И Наполеона вспомни… И Гитлера… Сначала русского хорошенько побьют, а он все отмахивается, ерунда, мол… А потом уже, когда серьезно дело поворачивается, он звереет и бить начинает, про природную свою доброту забывает.

– Ну и что тебе птичий генеральчик?

– А утками ему на птичьем дворе командовать, на большее он не способен. Или купили его, или он вообще не русский и русского характера не знает. Ах, кричит, понимает он чеченцев, на чью землю мы пришли. А я знаю людей в Москве, у которых чеченцы квартиру отобрали. Старик со старухой. Обещали купить им хороший домик в деревне, три дня возили по разным ближним деревням, выбирали. А потом поселили в свинарнике чужого дома, на недельку, пока документы оформят. И забыли про них. И это только один случай. Скольких просто убили. И где чья земля? Почему они на моей земле себя чувствуют собственниками, а я на ихней не могу? Это птичьему генералу не понять… Ему нефть какого-нибудь деляги куда как дороже России. Так и сидел бы в своем болоте, носа сломанного не высовывал, а то я ему этот нос при очной ставке доломаю. Очень, надо сказать, руки на него чешутся.

– На него у многих офицеров чешутся… Но в политику мы с тобой пока не полезем, – попытался остудить Согрин отставного капитана. – Там, как всегда, слишком скверно пахнет…

– А куда мы без нее денемся? Она кругом… Пахнет… Нет… Цветы пахнут… А она мне каждый день в нос воняет, как помойка… Она мне спать не дает этой вонью…

Согрин вздохнул:

– Твоя задача рассказать мне до конца все, что ты знаешь про Кордебалета.

– Вот я и рассказываю… Шум поднялся после наших операций. Ладно хоть, командиры не все и не совсем еще купились. Не сдали… Быстро провели переформирование, сунули нам еще шестнадцать человек, которых Гаагский суд разыскивает… И понеслась душа в рай. Даже по документам все под кличками. А сами документы какого-то несуществующего казачьего войска. Добровольцы-охотники мы стали.

Парни подобрались – оторви да выбрось. И выбросить было бы не жалко. Только нам не нужны были такие, что рубаху на себе рвут – и вперед. Да больно ребята настрадавшиеся. Страной своей обгаженные, после Афгана и после другого всякого. Сами их делали, а потом не нужны они стали. Куда же их?… А у парней, как у меня, абстинентный синдром. Знаешь, что это такое?

– Похмелье.

– Почти. У алкаша – похмелье, у наркомана – ломка. У солдата – неумение жить без войны. И пока его опять в войну не бросишь, он не в своей тарелке живет. Страдает и мучается. Вот таких, как мы сами, нам и дали. Два месяца мы вместе с Кордебалетом в Ставропольском крае охотников натаскивали. Как ты когда-то нас в Забайкалье. Перед Вьетнамом, помнишь… И потом – в рейд по тылам… За ушами… Страх наводить… Чеченцы такого еще не видели, когда их «на ножи» берут… За две недели около сотни человек положили…

И опять в какие-то комиссии международные жалобы пошли. Это когда на чеченцев жалобы, к ним всерьез не относятся. Россия такая большая, русским пусть уши режут. А если русские, то… Шум опять был. И отказались от нас. А тут какой-то дурак по телевизору нашего парня показал. В новостях. И быстро нас разогнали. Тогда вот мы с Кордебалетом и расстались.

– Больше не виделись?

– Нет.

– И ничего про него не знаешь? Чем он занимался в последнее время?

– Нет.

– А ты?

– А я в спасатели пошел…

– Не понял. В МЧС, что ли?

– Типа того. Только местного масштаба.

– Ну-ну… Расскажи.

– В Курской я осел. Райцентр в Ставрополье. Казаки мне подвальчик выделили. Котельную, как бомжу последнему. А как украдут кого, я с парой человек и отправляюсь туда, уже за границу. Подобрал ребят, которые стреляют сносно. На остальное они, сколько ни учил, не годятся. Психика слаба. Тоже готовы рубаху на себе рвать, а вот пропахать ползком пять километров без звука – не тянут.

У меня в Чечне был разговор короткий. Ночью бью собак из «винтореза» – в голову, чтобы звука не издали. Один раз за ночь тридцать шесть собак подстрелил. Их больше жалко, чем людей, они предавать не умеют, а это всегда уважение вызывает. А потом уже спокойно захожу в село. Всех мне не надо. Я выбираю только старейшину. Как-то раз, помню, даже главу тейпа подхватил нечаянно. Его на пятерых пленных обменял. А так, обычно, действую конкретно: человек за человека.

– Зарабатывал? – поинтересовался Согрин.

– Зарплата сторожа колхозного стада. Все в натуральном исчислении. Кормили обильно, а еще больше боялись. Я их сильно напугал раз… Вместе с новоявленными иностранцами.

Что напугать Сохно может кого угодно – этому подполковник легко поверил.