Закон о тюрьмах

К счастью, я вспомнил, что в метро на Барбароссаплатц есть табачная лавка. Я почти бегом спустился под землю, нашел эту лавку, где продавец — маленький угодливый турок — вручил мне красно-черно-белую пачку настоящего Marlborough из Ричмонда, штат Вирджиния, всего за четыре евро. В этот момент все и случилось…

Вик прикурил новую сигарету от окурка первой, помолчал, глядя на пламя.

— Я встретил старика, который видел, как это произошло. К тому времени мы почти сутки сидели под землей, ждали, пока температура на поверхности хоть немного понизится. Не было света, воды, жратвы, почти не было воздуха… вокруг — хрипящие от ужаса толпы. Как стадо баранов. Странно, ведь все сразу догадались, что это не ядерная война и не вторжение гребаных марсиан! Я сидел на турникетах и курил одну за одной, словно хотел нагнать упущенное за тридцать лет завязки, а когда пачка опустела, взял у турка еще три блока. Забавно было глядеть, как он пересчитывает деньги. Наверное, настала ночь — не знаю, у всех остановились часы. Хорошо, что у служащего метро нашелся фонарь…

Тот старик выполз из темноты подземного перехода, весь черный от пепла, словно беглец из крематория — он пытался подняться на ноги, но все время падал. Он был слеп, как крот, и напоминал ожившую мумию. Кроме меня, никто не осмелился подойти к нему.

«Что там?» — спросил я.

«Там — Бог» — прошептал старик, и пепел сыпался из его беззубого рта.

«Что Он делает?»

От старика шел дым. Я до сих пор помню этот запах — горько-кислый запах горелого человечества.

«Бог потерял терпение… Бог убил нас всех…»

«Он придет сюда?»

«Вы сами придете к нему…»

На простодушном лице Дуба застыл благоговейный ужас. Гай незаметно, стараясь не шуметь, вытащил из рюкзака альбом, и в неверном свете костра принялся рисовать его портрет — быстро, одними штрихами. В медвежьей лапе Гая огрызок карандаша казался спичкой, однако через несколько минут на белом листе появилась точная копия Лоллипопа, вместе со всеми веточками и почками. На Гая смотрело длинное морщинистое лицо с кустистыми бровями, маленькими черными глазами-пуговками, и выдающимся горбатым носом, на самом кончике коего примостилась круглая бородавка.

— Старик рассказывал — все случилось быстро. — Продолжал Вик. — Господь милосерден, он не хотел, чтобы мы мучились перед смертью. Сначала золотистый дождь серы, потом — огненный водопад; не прошло и минуты, как все уже полыхало и плавилось. Старик вбежал в подземку, когда потолок за его спиной начал рушиться и долго не мог выбраться в подземный переход из-под завалов.

— Да, я помню, — прокряхтел Дуб, — это было ужасно.

— Бог спас мне жизнь, когда заставил бегать за сигаретами по городу, и, в конце концов, уйти под землю. Сечешь? Если бы я не стал капелланом тридцать с лишним лет назад — я бы не бросил курить, и не было бы этих ежегодных поездок в Дюссельдорф, и я не сидел бы сейчас перед тобой. Но все это я понял позже.

Когда наутро мы разгребли завалы, все уже кончилось. От города остались почерневшие бетонные коробки и заваленные искореженным металлоломом улицы. Русло Рейна превратилось в сухую, стерильную, покрытую трещинами ложбину. Город стал огромным горячим кострищем, оно все еще потрескивало и дымилось. И все же в нем оставалось еще много людей — тех, что спрятались в метро и подвалах. Они заламывали руки, стенали, бродили в шоке среди развалин, и — проклинали Бога. «За что?!» — вопили они, — «Почему именно мы, почему не сто, не тридцать, не пятьдесят лет после нас?!» И каждый был голоден, каждый просил воды, лекарств, теплой одежды. Кто-то сообразил, что полиции больше нет, и принялся отнимать у слабых то, что ему нравилось. Тот, у кого нашлось оружие, быстро выдвигался в лидеры. Начались убийства, стычки и настоящая охота за молодыми девушками.

Воду и продукты еще можно было найти. Например, под супермаркетом «Dills» обнаружилось целое подземное хранилище. Но запасы таяли с бешеной скоростью — все, кому удалось поучаствовать в дележе, старались есть и пить как можно больше, в страхе, что иначе все достанется соседу. Главари быстро сообразили, чем это грозит, и ввели суточные рационы, а заодно изгнали из племен всех старых, больных, некрасивых, с неправильным цветом кожи и просто неугодных. Меня тоже выгнали.

— Сочувствую, — вздохнул Дуб.