Закон мутанта

Лишь в двух старинных учебниках по стрелковому делу описан такой способ поражения цели. Называются они «Школа ходзюцу Ватанабэ-рю» и «Теттеки тосуи», что переводится как «Железная флейта». Про них мне рассказывал мой друг Виктор Савельев, русский ниндзя, обучавшийся в секретной японской школе якудзы. Его слова моментально всплыли в моей памяти, которую еще не успел отбить псионик.

И помогли!

Древние мастера писали следующее: «Если сердце ружья и сердце стрелка различаются, будет промах…» и «Мастер стрельбы из лука никогда не выпускает стрелы, не поразив цель…»

Всего два предложения – а сколько в них мудрости и бесценного опыта, который порой может спасти чью-то жизнь…

Как мою сейчас, например. И Томпсона, который силился поднять свой автомат, чтобы угостить свинцом старую ведьму, но оружие будто стало тонну весить… Немудрено, когда самка псионика пытается сделать из тебя послушную куклу, сгибая в бараний рог твою волю…

Но она все же отвлеклась, когда ей в лицо брызнули мозги из башки ее самца, которую я разнес длинной очередью от бедра. Спасибо вам, древние мастера, открывшие способ целиться сердцем – и стрелять, слившись воедино со своим автоматом, при этом мысленно поразив цель.

И отвлеклась она на меня.

Чтобы ударить…

На этот раз не ментально. Телекинетической дубиной шарахнула, выбив АК из моих рук. При этом автомат не упал на асфальт, а развернулся в воздухе и завис над шоссе, направленный стволом мне в лицо. И я прям почувствовал, как невидимый палец тянет за спусковой крючок…

Однако выстрела не последовало. И причина этого была банальна – оказывается, я, будучи в полубессознательном состоянии после ментального удара, высадил в мутанта весь магазин. Обычно я считаю патроны, которые расходую, – но не тогда, когда мозг вот-вот превратится в кровавую кашу.

В следующее мгновение автомат полетел мне в лицо, но я чудом на рефлексах успел уклониться. А после, неуклюже прыгнув в сторону, вырвал автомат из рук Томпсона и уже без всяких там восточных премудростей высадил весь магазин в пузатую мутантиху.

Хоть и двоилось у меня перед глазами, и руки тряслись, и шатало меня, как после литра ядреного самогона, но я попал. Толстуху будто бревном снесло – рухнула на спину и больше не двигалась.

Все…

Ноги подкосились, и я сел на асфальт. Трясло меня как в лихорадке – помятый мозг так отреагировал, понятное дело. Может, сотряс, может, контузия или еще что-то, неизвестное науке. Прям хоть бери меня с асфальта тепленького и сдавай в Институт аномальных зон для опытов, изучить, с чего это сталкера так крючит после того, как два мутанта поковырялись в его мозгах.

Пошатываясь, подошел Томпсон, присел рядом.

– Как странно, – сказал он. – Я все понимал, но мое тело просто исполняло приказ. Сначала убить тебя. А потом я должен был перевернуть автомат и выстрелить себе в голову…

– П-пожалуйста, – стуча зубами, проговорил я.

– У нас в штате говорят: если пациент шутит, значит, есть надежда, что он еще не сдох, – сказал Джек, вытащив из внутреннего нагрудного кармана плоскую фляжку и протянув ее мне. – На, глотни. Будет легче.

Я не отказался.

Горло обожгло огнем, по пищеводу словно раскаленное ядро прокатилось. Не люблю я это дело, но иногда можно. После боя, например, где тебя стопроцентно должны были убить, но вопреки всему не убили. И вот сидишь ты такой на асфальте весь разобранный, все тело болит и ноет, голова как чугунный колокол, по которому молотком от души долбанули… И чтобы собраться в кучу, подобный удар пламенем изнутри – годится. Не чтобы забалдеть до свинского состояния, а немного организм пнуть – давай, мол, хорош рассиживаться, сталкер ты или где? Не зря ж во время войны бойцам наливали наркомовские сто грамм…

– Благодарю, – сказал я. – Где взял?

– Там, откуда все в Зоне берется, – пожал плечами полицейский. – Трофей. Дома никогда бы чужого не взял. А с мертвого врага на войне – можно. Как я понимаю, здесь «Зона» и «война» – синонимы.

– Верно понимаешь, – отозвался я, возвращая флягу. – Хороший ты мужик, Джек. И оттого, думаю, живется тебе на свете непросто.

– С чего ты взял? – приподнял брови полицейский, тоже прикладываясь к фляге, которая по объему как раз и была на два хороших глотка.

– С того, что хорошим быть на этом свете очень сложно, – отозвался я. – Это сволочам всяким легко живется. Делай что хочешь, не оглядываясь на всякую обременительную чушь типа совести, порядочности, чувства долга. Легко им идти без этих кирпичей, привязанных к ногам, оттого и с карьерой у них всегда все в порядке, и с деньгами, и со здоровьем, не истерзанным нервотрепками, тоже.

Томпсон пожал плечами.

– Не поспоришь, подонком быть легче и выгоднее. До тех пор, пока до них медленно, но уверенно не доберутся те самые тихоходы с грузом на ногах, к которым они сами его и привязали.

– Это ты опять про закон и порядок? – хмыкнул я. – Даже завидую твоей вере в разумное, доброе, вечное. Ты как, идти сможешь?

Томпсон потрогал свою слегка вспухшую челюсть, мощно вдохнул-выдохнул, энергично размял конечности.

– Смогу.