Закон Мёрфи в СССР

Её умение каждый день придумывать и изображать новый младенческий акцент меня всегда восхищало. А еще – я был искренне благодарен этой маленькой хорошенькой девчульке за то, что хоть кто-то обрадовался и оценил мой подвиг по достоинству!

* * *

Я как раз сидел на крыше и по-варварски присобачивал сорванный лист жести на место, размышляя о том, что хорошо бы крышу покрасить: в красный или зеленый цвет. А потрескивающие ребра как бы намекали: лучше для этого нанять специально обученных людей.

– Высоко сижу, далеко гляжу-у-у–! – раздался жизнерадостный мужской голос. – Эй, Соловей-Разбойник, встречай гостей! Или ты не Соловей-Разбойник? Ты – Робин Гуд?

Это был Исаков: в идеально подогнанном бежевом костюме, роскошном кашемировом пальто, весь загорелый, белозубый и прекрасный, как эскимо на палочке.

– Гай Гисборн! – сказал я. – Я – Гай Гисборн, рыцарь без страха и упрека, а не какой-то там лесной разбойник, сколько раз можно повторять? Я людям причиняю счастье, наношу радость и навлекаю добро на их головы. А вы, Владимир Александрович, дела пытаете или от дела лытаете?

– Ахахаха! – запрокинув голову, раскатисто рассмеялся он. – Тоже мне – Гай Гисборн! А говоришь как Бабка Ёжка. Спускайся с небес на землю, Белозор!

В этот момент на крыльце появилась Тася – я услышал, как она ойкнула, поздоровалась и предложила:

– Ветра нет, я вам в беседке накрою на стол, хотите? А то дети в большой комнате уснули…

Мы с Исаковым переглянулись, и Владимир Александрович сказал:

– Да я только за! Покурю, по крайней мере…

– Так вы ж вроде не курите? – я даже ногой мимо ступеньки приставной лестницы промахнулся.

– Закуришь тут… – помрачнел Исаков.

Я спустился, отряхнул от грязи рабочие штаны, переодел ватник на более-менее приличную куртку, которая висела на гвоздике у крыльца, сунулся в дом за самоваром и, пыхтя, притащил его в беседку. Самовар был большой, пузатый и блестящий, и плевать, что электрический: всё равно – атмосферно!

– У-у-у-у, холера ясна! – дернулся Исаков, когда привязанная к дальней яблони коза выглянула из-за дерева и уставилась на него своими бельмищами.

Погрозив пальцем Маркизе, он уселся аки барин в деревянное кресло в углу беседки, закинул ногу на ногу и достал из внутреннего кармана пиджака, черт бы меня побрал, сигару! Такого я еще в этом времени не видал! Ну да, с Кубой дружили, так что чисто теоретически сигары в СССР могли водиться, но – пока что любителей такого буржуйства мне не встречалось. А Владимир свет Александрович откусил своими великолепными зубами кончик табачного цилиндра, выплюнул его куда-то за плечо, в мой, кстати, сад, достал спички и закурил.

Табачный дым повис в воздухе густым маревом.

– Третий секретарь ЦК КПБ, каково? – вдруг сказал Исаков.

– Кто? – удивился я.

– Я! – тоже, кажется, удивленно ответил Исаков. – Волков – Великий Инквизитор, Рикк – зампредсовмина республики, я вот – по партийной линии… Ты пока ремонты делал, про Солигорских шахтеров писал и в больничке лежал – многое пропустил. Машеров своих людей в Москву забрал, а по Белорусской ССР провинциальный призыв объявил. Много наших наверх подвинули. Оно и ясно – мы у него все вот где!

Бывший нефтяник а ныне – партиец продемонстрировал кулак.

– Для меня-то всё раньше началось, еще летом. Пока ты в Афгане басмачей по горам гонял, перевели сначала в Гомельский обком… А потом – вот, назначение, как гром среди ясного неба. И полугода не поработал, как добровольно-принудительно в Минск перетащили. В рамках новой политики Модернизации, которую объявили наш простой советский Учитель и не менее простой советский Инженер… Мне и в обкоме простора бы хватило годика на три-четыре, рановато мне на Республику!

– А? – удивился я. – Учитель? Инженер?

– Так батько Петр и Григорий Первый договорились, видимо, и на Пленуме ЦК КПСС…

– На Пленуме? – с батькой Петром и Григорием Первым всё в целом было понятно, над фамилией Романова не потешался разве что ленивый.

– Ну да, Пленум провели не 21 октября, как планировали, а десятого… И наш Петр Миронович предложил Григория Васильевича на пост Генерального. Так и сказал, с высокой трибуны: «Я, простой советский сельский учитель…» А тот, когда под бурные аплодисменты соглашался, тоже заявил, что он принимает на себя это почетное звание как «простой советский инженер-кораблестроитель». Теперь у нас есть Учитель Советского народа и Инженер Страны Советов. По крайней мере – в кулуарах, за глаза и шепотом…

– Оперативно они! Я ж и двух недель не провалялся, а тут – такое! – от обилия новых сведений у меня, кажется, начала ехать крыша.

Или это последствия сотрясения? В больнице о политике никто со мной не говорил. По крайней мере, персонал – точно, а соседи и так были слишком заняты едой, свояченицами, песнями и храпом.

– Похоронили всё, что осталось от несчастных старцев, за три дня, в сжатые сроки – и пошло-поехало. Сейчас бегают, как наскипидаренные, в основном верхи, граждане несколько позже почувствуют эту самую Модернизацию, думаю – к лету. Хотя Волков уже приступил…