Закон фронтира

А еще — что в словах Белого о его привычке манипулировать людьми, не думая о последствиях, очень много правды. Загрузить ответственным заданием несмышленую девчонку и отправить ее почти на верную погибель — это было в его духе. Конечно, Женя сама так и рвалась на дело, мечтая доказать, что ее можно принять в стаю. И конечно, внешне ее поведение свидетельствовало о недюжинной способности ориентироваться в трудных ситуациях. Но Гош должен, обязан был разглядеть, что за этой маской на самом деле стоит всего-навсего остаточная агрессивность человека, пережившего временную амнезию. Желание делать хоть что-нибудь, потому что некуда девать энергию. Та же пружинистая злоба, что еще полгода назад позволила ему самому выстоять, прорваться, выжить. И теперь он, как последняя сволочь, использовал чужой припадок активности, направив его в нужное русло.

Гош размышлял об этом все время, что провел в засаде на кромке леса. Думал, когда маскировал «Паджеро» в кустах. Думал, когда аккуратно укладывал в песок на дороге от города доску с гвоздями. Когда выбирал позицию для стрельбы. Все думал, сопоставлял, анализировал. И пришел к неутешительному выводу. Какая бы там напасть ни обрушилась на Георгия Дымова около года назад, раздавить его, подлеца, она не смогла. Память он, конечно, утратил. Но замашки свои прежние сохранил. Искренний и вполне гуманный интерес к тому, что у человека в голове — раз. Неуемную страсть копаться в чужих мозгах — два. И совершенно неуправляемую тягу к тому, чтобы эти мозги подчинять себе — три. Полегоньку, исподтишка, не насилуя, не ломая — но подчинять.

Он готов был как угодно подставить себя, чтобы в конечном итоге завербовать сторонников. Готов был показаться и даже оказаться слабым, подчиненным, сломленным. Или наоборот, сильным и мужественным, этаким отцом-защитником. Каким угодно — лишь бы его полюбили. Лишь бы готовы стали за него кидаться головой вперед. Туда, куда он попросит.

Гош даже ответ нашел, чем диктовалась такая его манера поведения. Судя по всему, в юности Георгий Дымов был чудовищно, дико, неправдоподобно одинок. Всегда среди людей — и всегда совершенно один. Сам по себе. Как такое могло получиться, он пока не выяснил. Но то, что раньше его по жизни преследовало ощущение собственной брошенности и «никому-не-нужности», он уже понял.

Это знание вряд ли могло пригодиться ему сейчас, когда требовалось в первую очередь действие, а не какая-то там разжижжающая волю интеллигентская рефлексия. Но Гош не мог перестать думать. В последние дни озарения следовали цепью, одно за другим. Впору было сойти с ума, ежесекундно подхватывая буквально из воздуха обрывки былых ощущений, кусочки прежних эмоциональных всплесков, картинки минувшего. И чем больше Гош узнавал о своей прошлой жизни, тем меньше ему эта жизнь нравилась. Там не хватало чего-то очень важного.

Может быть — именно того, что он мучительно пытался осознать раньше, — и элементарно просто вычислил сейчас. Знания о том, что творится внутри, мотивируя поступки и желания. Прежний Гош страшно переживал, что он какой-то не такой, как все. Но и быть «как все» тоже не хотел или не мог. Наверное, именно это неосознаваемое стремление закрепить свою «особенность» и пригнало его в тусовку Знатоков.

Вспомнить бы хоть что-нибудь из личной жизни… Он точно был гетеросексуальный и достаточно востребованный мужчина. Но в памяти всплывали только разрозненные обрывки. А еще — не складывалась общая картина профессионального становления. Тут все было обрезано на уровне четырнадцати-пятнадцати лет. Судя по всему, работа была для Гоша фактором колоссальной эмоциональной значимости.

Поэтому ее и затерло начисто. Как у бедняги Сан Сеича обрубило личные и профессиональные воспоминания на первом же году так называемой «перестройки». То ли Сан Сеич именно в этот год впервые начал жить по-настоящему, то ли наоборот, перестройка шарахнула его по голове обухом…

Из глубины леса послышался шум мотора. Гош выплюнул сигарету и шагнул к машине. Рация пискнула. Гош включил громкую связь и взял микрофон.

— Кажется, мы на подходе, — сообщил Цыган.

— Я вас уже слышу. Выхожу на дорогу встречать. Увидишь просвет в деревьях — тут же стоп.

— Он там яму выкопал! — рассмеялся куда-то в сторону Цыган. — Западню на Слонопотама!

— Быстро у тебя прогресс идет, — заметил Гош.

— Я по этой книжке читать учился! — фыркнул Цыган. — Кстати, у вас, у русских, очень простая грамматика. Не то, что наша.

— Я помню, — неожиданно для себя вспомнил Гош.

— Кто же ты все-таки? — спросил Цыган.

— Без понятия, — честно ответил Гош. — И вообще, у меня такое впечатление, что я совершенно не знал этого человека. Которым был. И понимаешь…

Он не отпустил кнопку передачи, так что если Цыган что-то и понимал, то сказать ему об этом сейчас не мог.

— И понимаешь, — закончил Гош, — мне кажется, что я и знать этого парня совершенно не хочу!

* * *

— Засада, — признал Большой. — А яма где?

Цыган расхохотался.

— Не надо так серьезно, — попросил Гош. — У меня кое-что попроще. Здоровенная доска с гвоздями.

— А как же если она поедет…