Закон фронтира

— Потому что он каким-то образом приручил нас. Вспомните, какая у нас была поначалу дикая агрессия.

Объездчики замолкли снова, на этот раз минут на пять.

— Почему же он тогда не дает его нам?! — первым не выдержал Цыган. — Чего он боится?

— Он боится закрытых городов, — веско ответил ему Белый. — Патрулей на улицах и пропускной системы.

* * *

Гош нашел Сан Сеича в гостиной. Тот сидел, уставившись бессмысленным взглядом в томик О'Генри, и делал вид, что читает. Лицо у Сан Сеича было красное и опухшее.

Гош, не говоря ни слова, присел рядом.

— Какая интересная здесь библиотека, — сказал он просто для того, чтобы сказать хоть что-нибудь. — Большой романтик был этот фермер, мир праху его.

— Угу, — с трудом выдавил Сан Сеич.

Гош покосился на О'Генри и решил старика немного развлечь.

— Невольно вспомнил забавную историю… — начал было он.

— Не стоит, — попросил Сан Сеич.

— Это не из моей прошлой жизни. Из прошлой жизни книги, что у вас в руках. А дело было так. Мотают срок двое грабителей — Эл Дженнингс и Билли Райдер. Днями тачают сапоги в тюремной мастерской, а вечерами от нечего делать сочиняют приключенческий роман «Наездники прерий». И Райдер постоянно требует от Дженнингса, чтобы в каждой главе было как минимум по одному трупу, иначе роман читать не будут. А Дженнигс возражает, что тогда у них к десятой главе ни одного персонажа не останется. «Слушай, — говорит ему Райдер, — а пойдем, что ли, посоветуемся с Билли Портером. Я знаю, он тоже что-то пишет». Являются они к Портеру, тюремному аптекарю, такому же зеку, да к тому же еще и бывшему подельнику самого Дженнингса. Так и так, говорят, какие будут идеи? А Портер спрашивает — ребята, можно я вам свой рассказец прочту? Только что закончил. Усаживаются налетчики, и он читает им, — что бы вы думали? — «Рождественский подарок по-ковбойски». Свой первый рассказ. Вот так-то, Сан Сеич. Между прочим, Дженнингс все-таки стал литератором. Правда, выпустил только одну книгу — документальную повесть о том, как будучи в бегах, познакомился с О'Генри, потом неожиданно встретил его в тюрьме, а еще позже расхаживал с ним по Нью-Йорку.

Сан Сеич захлопнул томик и положил его на стол.

— Дикий Запад, — произнес он задумчиво. — Молодой и жестокий мир. Вот и думай потом, что судьбы нет. Как нарочно достались ребятам в наследство именно такие книги. Купер, Кервуд, «Сердце Запада» О'Генри… Все бы отдал за хорошую энциклопедию.

— Если слегка напрячься, можно достать, — оживился Гош.

— И не думай.

— Ну хорошо, пусть не я. Пусть ребята в городе пошарят. Я им нарисую, как проехать к библиотеке. Будем надеяться, что еще цела. Тупые как-то по осени загуляли, так чуть полгорода не сожгли.

— Слово-то какое дивное — «тупые»! — усмехнулся Сан Сеич. — Поверь мне, Гоша, не стоит так резко противопоставлять себя этим несчастным. Вот увидишь, когда они проснутся, им будет куда хуже, чем тебе сейчас.

— Не верю я, что они проснутся, Сан Сеич. Им так уютно в их нынешнем состоянии… Закукленный разум, стертая личность, никаких проблем. Живи и радуйся. Зависнут они в этой ипостаси до самого конца. А конец-то близок. Консервы не вечные, пахать-сеять некому. Через несколько лет мы будем за банку «Вискас» убивать.

— Это что такое?

— Еда для кошек. Что, не верится? Я сам удивился, когда в первый раз увидел. То есть, я знал, что за границей такое есть, но чтобы и до нас докатилось… Все-таки удивительно переменилась наша родина за те полтора десятка лет, что выпали из памяти.

— Хотел бы я пожить в эти годы… — мечтательно протянул Сан Сеич.

Гош собрался было возразить, что жили ведь, хотя и не помнят, но тут же одернул себя. «Действительно, — понял он, — не жили. Чего не помнишь, того не было». Он вздохнул и достал сигареты.

— Вздыхаем и вздыхаем, — пробормотал он, закуривая. — Что ни день, то сплошные охи и вздохи. Сан Сеич, а Сан Сеич… Я все забываю спросить — как фамилия-то ваша?

— Корсаков.

— Хм… — протянул Гош. — Знатная фамилия. Случаем не родственник?…

И чудом успел отбить в сторону кулак Сан Сеича, метивший ему в висок. Упал с дивана вперед, перекатился и встал на одно колено, взводя курок пистолета. Ствол глядел Сан Сеичу в переносицу.

Детский психиатр, тяжело дыша, судорожно вцепился руками в диванную подушку. На оружие Гоша ему было, судя по всему, наплевать. Он бы и сейчас на него бросился, если бы не решил обуздать свой внезапный агрессивный импульс. Гош медленно убрал пистолет за пазуху.

— Я только сейчас вспомнил, — сказал он примирительно. — Ну простите вы меня… Что такое? Опять Блюма Вульфовна покоя не дает?

— Кто ты?! — выдохнул Сан Сеич.

— Это вас надо спросить, кто я, — заметил Гош. — Или вы все придумали? Включая имя и фамилию? А?

— Нет, — помотал головой Сан Сеич. — Но иногда мне кажется… Кто ты, Георгий?

— Да не знаю я! — взорвался Гош, вскакивая на ноги. — Не помню! И нечего меня за провокатора держать! Что, старая перечница, заговор раскрыл?! Какого черта?! Кому ты нужен, педофил несчастный, чтобы к тебе секретного агента подсылать?! Жидомасоны повсюду мерещатся?! Злые козни ЦРУ?!