Закон фронтира

— Во-первых, я ее едва-едва нащупал, — сказал доктор извиняющимся тоном. — А во-вторых, мне страшно подумать, что будет, если она в моей голове оформится до конца. Это будет самый жуткий инструмент порабощения за всю историю человечества. Страшнее легендарного психотронного оружия.

— У вероятного противника эта методика есть, — заметил Гош.

— Была, — поправил Сан Сеич. — Я думаю, что у вероятного противника неприятности покруче наших.

— Судя по газетам, они жили во сто крат более сыто. А газеты за годы перестройки научились не врать про заграницу.

— Это не важно, как они жили, — невесело усмехнулся Сан Сеич. — Мне трудно придумать страну, более приспособленную к выживанию в нынешних условиях, чем Россия. Средний американец, европеец, японец — раб высоких технологий. Без них он просто обречен.

— Ближний Восток, — напомнил Гош.

— Сомневаюсь. Мы сильнее всех.

— Ага… Мы сильные, мы русские, мы победим.

— Без сомнения.

— Это цитата, — сказал Гош с плохо скрываемым отвращением. — Патриотический стиш девятьсот четырнадцатого года. Проклятье, док, ну где у пострадавших кнопка, а? Сильно повышенная внушаемость? Почему тогда они меня не слушаются, прирожденного лидера? Дайте же ключ!

— Регуляторы, в седло, — напомнил Сан Сеич. — Тебя слушаются. Ты просто сам не хочешь заметить, как.

— Я убеждал тупых. Упрашивал. Давил на них. Стрелял в них. Без толку.

— Регуляторы, в седло, — повторил Сан Сеич. — Кто такие?…

— Не скажу, — отрезал Гош, сплюнул под ноги, круто повернулся и ушел в дом.

* * *

— …и насколько я смог понять, жизнь как раз начала более или менее налаживаться, — закончил Гош. — Только вы учтите, парни, я за что купил, за то и продаю. Газеты. Обидно — я сделал неплохой конспект, целую тетрадищу исписал на девяносто шесть листов. Новейший Завет получился, мягко говоря. Всемирная история последних лет человечества. И тоже впустую. Когда тупые меня в лесу зажали, сами понимаете, было не до барахла. Спасибо хоть автомат с собой уволок.

— Надо же — безработица! — высказался Цыган. — Демонстрации протеста…

— Танки в городе, — напомнил Костя. — Хорошо зажили, ничего не скажешь. И сколько эта бодяга продолжалась?

— По моим прикидкам, лет пятнадцать. Мои воспоминания четко застопорились на восемьдесят седьмом году. А сейчас на дворе приблизительно две тысячи первый. Или второй.

— Значит, нам где-то около тридцати, — резюмировал Цыган. — Обидно. Полжизни коту под хвост. Знаешь, Гоша, я тебе поначалу завидовал, а теперь прямо и не знаю. Есть такое ощущение, что я гор-раздо счастливее тебя. Извини, конечно…

— А есть некоторые гораздо счастливее нас, — подал голос Белый.

— Это ты о ком? — спросил Цыган подозрительно. — Думаешь, найдется кто-то и с активным сознанием, и с полным объемом памяти? Так ему вообще…

— Ты не понял, — коротко остановил его размышления Белый и отвернулся к стене.

— А-а… — кивнул Цыган. — Ты про тупых. Да, я не понял. Ваше мнение, Сан Сеич?

Пожилой мужчина отнял ладонь от лица. Он прикрыл глаза, как только Гош дошел в своем рассказе до начала девяностых, и так до самого конца и просидел.

— Ну, в принципе… — начал он, закашлялся и снова надолго умолк. Белый налил ему воды. Сан Сеич благодарно кивнул, сделал несколько глотков, отставил стакан в сторону и о чем-то задумался. Объездчики и Гош безмолвно ждали. — В принципе, мои выкладки подтверждаются. У Георгия память сопротивляется попыткам шагнуть дальше тринадцати-четырнадцати лет. Как раз тот период, когда в жизни человека начинаются первые серьезные потрясения. У меня, не знаю уж почему, какой-то мощный шок приходится на середину восьмидесятых годов, то есть, мне уже было далеко за сорок… Теперь, после Гошиного рассказа, я догадываюсь, в чем дело. Я совершенно не помню этот новый мир, который на страну обрушился. А он, судя по всему, действительно обрушился. И меня, я так думаю, очень сильно придавило. Н-да…

— А меня когда придавило в таком случае? — поинтересовался Белый довольно зло. — В день рождения?

— Расслабься, брат, — посоветовал Костя. — Вокруг полно народу, который придавило еще в утробе матери. Если судить по поведению. Ох-ох-ох, что ж я маленьким не сдох…

Услышав последние слова Кости, Гош нервно дернулся. Все тут же, как по команде, повернулись к нему.

— Зацепило, — резюмировал молчавший до этого Большой.

— Ребята! — сказал Костя очень строго. — Знаменитым поэтом я не был точно.

— Но кто-то ведь был! — заметил Цыган.

— Это что, по-твоему, стихи?

— Не стихи, а как его…

— Частушка, — подсказал Сан Сеич. — Мальчики, а не почитать ли нам на ночь вслух? Как вы думаете, осилим страниц десять Фенимора Купера?

— Вполне, — оживился Белый, встал и направился к книжному шкафу в углу гостиной. — Самая лучшая терапия после откровений нашего заморского гостя.

— Я не нарочно, — притворно обиделся Гош. — Сами уговорили.

— Не валяй дурака, — пробормотал Белый, роясь в книгах. — Ну, чем побалуемся? А может, не Купера? Надоело. Очень уж там все на нашу жизнь смахивает. Давайте полегче. Доктор Белый рекомендует что-нибудь психотерапевтичное. И по возможности познавательное.