Закон бутерброда

Но хуже всего, наверно, было то, что она давала указания Кристофу таким тоном, словно предлагала ему кусок пирога, и повторяла, что сидит здесь только затем, чтобы ему помочь. Как будто спешила на помощь ребенку, который никак не научится сам кататься на велосипеде. Как будто что-то понимала в журналистике, в новостях, в сети.

Каждое утро между ними разыгрывалась одна и та же неизменная сцена. От нее приходил традиционный мейл с просьбой зайти. Обычно у Кристофа в это время лежала на читке какая-нибудь статья про ядерный потенциал Ирана или про газовые конфликты с Россией, короче, на тему, требующую предельной сосредоточенности. Но он покорно вставал и тащился в переговорную. За стеклянной дверью виднелась она, вернее сказать, ее весьма откровенное декольте. С чего бы ей так вызывающе одеваться, если не затем, чтобы все взоры немедленно упирались в ее вываливающийся бюст? На шее она носила длиннющую цепочку с кулоном, разглядеть который не было никакой возможности, ибо он свисал точно промеж грудей. Еще один способ сосредоточить все внимание собеседника на своем декольте.

Едва переступив порог переговорной, он оказывался в облаке отвратительного запаха ее духов с пачулями; им, казалось, заражена в комнате каждая молекула кислорода, словно вирусом бубонной чумы. Она с улыбкой указывала ему на стул рядом с собой, а он всякий раз добросовестно оставлял сиденье пустым и усаживался подальше.

– Как дела, Кристоф? У тебя усталый вид…

– Все в порядке. Но у меня сегодня много текстов на редактуру. Что ты мне хотела сказать?

– Я тут кое-чего намолола.

Этот диалог повторялся каждое утро, и каждое утро, когда она произносила “намолола”, ему хотелось размозжить ей башку об стеклянный стол. Под этим словом, описывающим труд ремесленника, вращающего жернова, она имела в виду работу волшебной программы, которая якобы предсказывала темы громких споров на ближайшие часы или дни. Если совсем точно, дамочка попросту нажимала на клавишу Enter. И ровно за это ей платили. Но при слове “намолола” прямо-таки создавалось впечатление, будто слышишь, как тема всплывает из глубин интернета, журчит на серверах и, наконец, выныривает на поверхность компьютерного дисплея этой дуры.

Палома глядела на него с сияющим видом.

– Так вот, сегодняшний победитель лотереи – это… Это столовая в начальной школе, где убрали из меню свинину.

– И что? – спросил Кристоф, делая вид, будто не понимает.

– И то, что вокруг этой темы скоро поднимется большой шум. Значит, мы должны первыми ее застолбить.

– По-моему, такие истории случаются примерно раз в полгода.

– Возможно. Но сейчас это зацепит. Наверно, это вопрос контекста, попадания в новости. Понятия не имею. А машинка, она знает. Машинка никогда не ошибается.

Кристоф со вздохом отвел глаза. Она была права. За три недели, что она тут сидела, машина не ошиблась ни разу. Но он спрашивал себя, не является ли это предсказание в какой-то степени перформативным. Машина искала в недрах сети темы, начинавшие всплывать на поверхность, но еще не появившиеся на мониторах СМИ. Другое дело, что, не будь машины, эти темы, возможно, так и остались бы погребенными в бездне. Именно потому, что Infos сделает из них текст, а этот текст, благодаря зазывной теме, породит клики, другие медиа, в погоне за властью над новостями, тоже сочтут своим долгом отреагировать, а затем политики обозначат свои позиции и т. д.

Палома провела рукой по своему декольте, словно проверяя, на месте ли цепочка. Если только не затем, чтобы отвлечь Кристофа от размышлений и вернуть к сексуальной прозе жизни.

Убедившись, что его взгляд прикован к ее грудям, она заговорила снова:

– Вот список ключевых слов, которые должны присутствовать в материале.

Она протянула ему листок, и он с отвращением его взял.

“Мусульманский – арабы – свинина – свинья (врезка: Почему мусульмане не едят свинины) – французский – столовая – Республика – светский – играть на руку – равенство – дети – скандал – исламизация”.

Проблема была не в словах, а в том, что ему вообще задают некий список. Что какая-то программа решает, какова должна быть работа журналиста-человека. Он все больше убеждался, что главное неравенство в современном обществе – это неравенство между теми, кто дает команды машинам, и теми, кто повинуется командам машин. Отныне, при этом новом режиме, Кристоф относился ко второй категории. Ну… пусть даже косвенно, поскольку у него нет доступа к самой программе и он получает распоряжения от Паломы, олицетворяющей ее человеческий и сисястый интерфейс. К счастью, у него еще оставалась известная свобода маневра. На основе одного и того же списка он мог сочинять прямо противоположные тексты – вплоть до того момента, когда программа научится считывать коннотации слов и построение фразы. Но пока математическая формула не может расшифровать иронию, у него еще остается толика покоя.

Дабы не сдаваться сразу, он предупредил Палому: