Заключительный аккорд

День прошёл в ожидании. Последний луч солнца коснулся вершин лесного пояса, позади которого находился город.

Ночью солдаты гвардейского стрелкового батальона медленно, метр за метром, приблизились к позициям боевого охранения противника. Прямо перед ними находились бетонированные доты, а за ними городские укрепления. Цель операции — уничтожить боевое охранение противника и подготовить прорыв на левом фланге, парализовать огневые точки противника на фланге.

— Доты будут накрыты артиллерией крупного калибра, пока наши минёры не проделают проходы в минных полях. И только после этого артиллерия откроет огонь на подавление, — объяснил разведчикам Тарасенко. — В совершении прорыва примут участие и наши разведчики, которые, оказавшись в городе, оторвутся от атакующих частей, чтобы выполнить свои непосредственные задачи.

Фриц Фаренкрог почувствовал странное беспокойство, которое всегда овладевало им при проведении операций такого рода.

Рядом с Фрицем находился Шехтинг. Вместе со старшим лейтенантом Михайловым и третьим взводом разведчики окопались среди развалин какого-то сарая. Здесь и земля была посуше, и ветер не так продувал.

— Нет ли у тебя температуры, Фриц? — послышался спокойный голос Шехтинга из темноты.

— С чего ты взял?

— Какой-то ты нервный сегодня.

— Это ожидание на меня так действует. У меня такое ощущение, будто я хорошо знаю этот город. Один из вас как-то рассказывал мне о лагере призывников, который находился здесь. Двухэтажные казармы, сборно-учебный пункт для новобранцев. Зима тридцать девятого года. Призывники в чёрных рейтузах с зелёными поясами. Такие раньше носили конные полицейские, которых посылали, когда требовалось разогнать рабочих. Со всех сторон учебного лагеря несутся солдатские песни… Я никогда не видел этого города, но, несмотря на это, он притягивает меня как магнит. Я не могу себе это объяснить. Только бы посмотреть на него.

— Ты видел города и получше. Французские, советские, польские, немецкие. И тоже так волновался, когда подъезжал к ним?

— Не знаю, может быть. Но с этим чувством я ничего не могу поделать…

— Приготовиться!

Разведчики забрали рации, катушки с кабелем и полевые телефоны. Последний раз проверили оружие. И вдруг словно из-под земли, раздался оглушительный, протяжный вой.

С громкими криками «ура!» бойцы выскакивали из окопов и устремлялись в атаку. Залпы «катюш» следовали один за другим. Всё потонуло в дыму и копоти. Советская артиллерия накрыла своим огнём позиции боевого охранения противника.

Артиллерия противника открыла ответный огонь по обнаруженным советским батареям.

Вперёд выдвинулись сапёры, чтобы проделать проходы в проволочных заграждениях.

Старший лейтенант Михайлов с револьвером в руке выскочил из траншеи и громко крикнул:

— Вперёд!

Справа участилась ружейно-пулемётная стрельба. Снег фонтанчиками взлетал в воздух.

«Только бы не отстать», — думал Фаренкрог, видя около себя лицо тяжело дышавшего Шехтинга и чувствуя, как их обгоняют солдаты третьего взвода на мотоциклах с колясками.

Со стороны дотов, которые скрылись в туче дыма, велась дикая, беспорядочная стрельба.

Михайлов лежал в цепи взвода, подбадривая бойцов. Однако сапёры не успели разминировать проходы в минных полях, и атакующие залегли. Они лежали в снегу. Время как бы остановилось. Гитлеровские батареи, воспользовавшись заминкой, перенесли огонь артиллерии на участок перед цепью дотов и полевыми укреплениями.

— Вперёд! — снова поднялся первым старший лейтенант, а за ним — его бойцы.

Фаренкрог наконец обрёл своё прежнее спокойствие.

«Вжаться в землю, прислушаться и, используя крошечную паузу между выстрелами, сделать стремительный рывок и вновь распластаться на земле…»

В воздухе свистели сотни осколков. Широко разметав руки, лежал на снегу убитый сапёр. Его подрывной заряд, зажжённый, очевидно, артиллерийским снарядом, разворотил ему правый бок.

Вперёд, только вперёд. Гитлеровские солдаты растерянно встают с земли, бросают оружие и поднимают вверх дрожащие руки. Наступающие уже растеклись между бункерами. Лёгкий юго-западный ветер начал разгонять туман и пороховой дым.

— За мной, товарищи! Вперёд! Не отставать! Быстрей! — Голос Михайлова звучал бодро.

Слева застучал «максим». Спокойно, уверенно, по-хозяйски расходовали пулемётчики ленту. Рвались ручные гранаты. Трещали автоматы. Шум боя усиливался.

«Позиции боевого охранения, минное поле и часть дотов уже остались позади, — подумал Фаренкрог. — Ещё один рывок — и мы выскочим из тумана на свет божий. И я наконец увижу этот город. Как странно, я волнуюсь. Вероятно, потому, что это последний город, во взятии которого я участвую».

Шум боя между тем отодвигался всё дальше налево, перерастая в ожесточённую огневую дуэль.

Михайлов привёл третий взвод в лощину, над которой висел туман.

Атака захлебнулась. Люди зарывались в землю на окраине учебного лагеря, откуда ещё не было видно города.

Когда рассвело, батальоны тяжёлых миномётов выкурили противника из первой траншеи, а артиллерия, открыв огонь по окраине города, помешала прибытию резервов.