Захар Беркут

— Молчи, смерд! — прервал его яростным криком Тугар Волк. — Рука моя уже готова стиснуть рукоять меча, чтобы заткнуть им твою глупую глотку! Одно только спасает тебя от моей мести — то, что ты нынче выручил мою дочь из беды! Иначе лег бы ты в ту же минуту мертвым за такие слова! И ты, безумный, мог помыслить об этом, посмел поднять глаза свои на нее, на мою дочь? Это потому, что я и она разговариваем с тобой по-человечески, а не пинаем тебя, как собаку? И ты думал, что, спасая ее от когтей медведя, ты добыл ее для себя, точно пленницу?

— О нет! Если так было бы суждено, пусть бы она лучше погибла в кровавых объятиях дикого зверя, чем досталась тебе!

— Нет, боярин, иначе скажи! Лучше бы я погиб в лапах медведя, чем хотя бы один волосок упал с ее головы.

Мирослава отвернулась при этих словах, чтобы скрыть от отца и Максима долго сдерживаемые слезы, которые теперь брызнули из ее глаз. Но Тугар Волк не обращал внимания на это и продолжал:

— И ты, подлое хамское отродье, смеешь равнять себя со мною! Со мною, который весь век провел среди князей, удостоился княжеской похвалы и награды за рыцарские подвиги! Моя дочь Может выбирать себе жениха среди самых первых, самых прославленных рыцарей в стране, а я вместо этого взял бы да отдал ее тебе, смерду, в твое тухольское гнездо, где бы она увяла, иссохла и погибла в нужде? Нет, нет, ступай прочь, бедный парень, ты не в полном рассудке, ты произнес свои слова в припадке безумия!

Максим видел теперь, что его надежды разбиты, что боярин слишком высоко заносится, слишком презрительно смотрит на него. Как ни тяжело было, но делать было нечего.

— Боярин, боярин, — сказал он печально и мягко. — Слишком высоко поднялся ты на крыльях гордости, но берегись! Судьба обычно наиболее высоко возносит тех, кого собирается ниже всех столкнуть. Не гнушайся бедными, не гнушайся низкими, не гнушайся тружениками, боярин, ибо кто знает, кому из какой криницы придется воду пить?

— Ты еще смеешь поучать меня, гадина! — вскричал разъяренный Тугар Волк, и глаза его засверкали безумным гневом. — Прочь с глаз моих, а не то, богом клянусь, не погляжу ни на что и проткну тебя этим клинком, как проткнул нынче утром медведя!

Не гневайся, боярин, за слово глупого парня, — ответил попрежнему спокойно Максим. — Прощай! Прощай и ты, моя звездочка, блиставшая мне так чудесно один день. Навеки ты для меня померкнешь. Прощай и будь счастлива!

— Нет, не стану молчать, — сказала вдруг Мирослава, оборачиваясь с решительным видом, — я не померкну для тебя, добрый молодец, я буду твоей.

Тугар Волк, остолбенев, смотрел на свою дочь и уж вовсе теперь не знал, что предпринять.

— Дочь моя, что ты говоришь? — воскликнул он.

— То, что слышишь, батюшка. Отдай меня за Максима! Я пойду за него.

— Глупая девушка, этого не может быть!

— Попробуй и увидишь, что может.

— Ты в горячке говоришь это, доченька, ты испугалась дикого зверя, ты нездорова!

— Нет, батюшка, я здорова и скажу тебе еще раз и клянусь пред этим ясным солнцем, что этот молодец должен быть моим! Солнце, будь свидетелем!

И она взяла Максима за руку и жарко прильнула устами к его устам. Тугар Волк не мог опомниться, не мог сделать ни одного движения, произнести хотя бы слово.

— А теперь, добрый молодец, иди домой и не бойся ничего. Мирослава поклялась, что будет твоею, и Мирослава сумеет сдержать свою клятву. А мы, батюшка, поспешим домой! Вон уже в долине видна наша усадьба, а вот и наши гости подходят.

И, сказав это, удивительная девушка взяла еще не опомнившегося от удивления отца за руку и стала спускаться с ним с горы. А Максим долго еще стоял на месте, очарованный, счастливый. Наконец он очнулся и, упав ниц на землю, помолился заходящему солнцу, как молились его деды и прадеды, как молился тайком и его отец. Потом поднялся и медленным шагом пошел домой.

III

За селом, у самого водопада, стояла посреди поляны громадная липа. Никто не помнил, когда она была посажена и когда она разрослась, такая большая и развесистая. Тухля была поселением не слишком древним, и деревья, росшие в тухольской долине, были куда моложе этой липы; поэтому и не удивительно, что тухольские жители считали ее древнейшей свидетельницей старины и окружали великим почетом.

Тухольцы верили, что эта липа — дар их извечного покровителя, царя великанов, который собственноручно посадил ее в тухольской долине, в честь своей победы над Мораною. Из-под корней липы бил источник прозрачной тихо журча по мелким камешкам, вливался в поток Это было место тухольских общинных сходок, сельского веча которое в старину представляло собой высшую и единственную власть в русских общинах.