Закаспий

- Он бывает у тебя?

- Что ты! - возразила она и растерянно замолчала, не в силах сказать, что Кранк все-таки был у нее- делал ей операцию, а потом два или три раза заходил, справляясь о здоровье. Но это были посещения врача, а не кавалера. - В общем-то он ухаживает за мной, и, кажется, неравнодушен ко мне, но ты можешь быть спокоен. - Лариса опять посмотрела ему в глаза.

- Зачем ты оправдываешься передо мной? - сказал он как можно спокойнее. - Разве в этом Кранке дело... Позволь я сяду?

- Ну, конечно, садись. Сейчас я заварю чай. У меня есть пачка зеленого.

Лариса Евгеньевна зажгла примус, поставила на него эмалированный чайник и принялась накрывать на стол. Лесовский молча наблюдал за ней, стараясь увидеть изъяны в ее внешности, в движениях, в осанке, чтобы с сожалением сказать себе: «Не та уже Лариса - куда девалась ее девичья прелесть после встреч с жандармом!», но ничего подобного не находил - наоборот, она казалась ему еще краше, еще изящнее.

- А этот негодяй... пристав - он не приезжает к тебе? - Голос Лесовского задрожал, и Лариса Евгеньевна поняла: «Вот то главное, что всю жизнь будет стоять между нами».

- Не надо. Ради бога, не надо... - Лариса Евгеньевна безвольно опустилась на диван.

Лесовский сел рядом.

- Хорошо, давай о другом. Я буду говорить о том, как этот негодяй Султанов и еще десятка два таких, как он, - пристава, офицерские чины, жандармы, сам Иванов - ротмистр, заведующий розыскным пунктом, ехали в Красноводск в одном вагоне со мной, чтобы пересесть на пароход, и добравшись до Челекена, расправиться с забастовщиками... Они арестовали и посадили в трюм самых активных, избили их до полусмерти, а толпе бросили «подачку». Вот вам десять процентов надбавки к заработку, и заткните свои глотки.. Между прочим, Султанову этого наши товарищи не простят.

- Да пусть он подохнет, подлец, самой позорной смертью, - перебила Лариса. - Я ненавижу его. Ты не знаешь всего, что произошло...

- Я все знаю, мне сегодня рассказал твой отец. Я ведь был у тебя еще днем. Мы порядком повздорили с Евгением Павловичем. Я понимаю его... Он не нашел ничего лучшего, как заставить этого жандарма позаботиться о вашем благополучии. Дом вам он сыскал, службу в госпитале и в Народном доме, и за все за это уплатил немалые деньги.

- Замолчи! - Лариса Евгеньевна порывисто встала. - Нельзя же быть таким жестоким. Уходи, если ты считяешь меня продажной шлюхой... Уходи!..

Лесовский вздрогнул.

- Ну, что ж, - сказал он глухо и встал. - Вероятно, не надо было нам встречаться...

Он успел сделать лишь шаг к двери, как Лариса Евгеньевна бросилась к ней и повернула ключ.

- Никуда ты не уйдешь, - заявила она резко. - Если ты мужчина, то не оставишь меня одну. Я ж одна. Одна.... Кроме тебя у меня в сердце никого не было и нет... Прости меня за все, хотя я ни в чем не виновата. Это жизнь такая... Она терзает каждого, кто не в состоянии противостоять ее грубой силе, подлости, хамству... Ох, Николай Иваныч, дорогой мой, если бы ты знал, какой заветной мечтой было у меня войти в высший свет, быть богатой и знатной. И знал бы ты, как я все это теперь презираю! Я никогда не думала и даже не допускала мысли, что высшее общество стоит и передвигается на ходулях самой наглой лжи, обмана, подкупов, взяток, безжалостного отношения друг к другу, не говоря уже о простых людях. Простую чернь эти аристократы просто не считают за людей. Даже животных - кошек и собак - они больше любят, чем нас.

- Да, наверное, это так, - согласился Лесовский, внимательно наблюдая за Ларисой Евгеньевной и находя, что она и в самом деле настолько издергана, что заслуживает самого большого сострадания. - Ты даже о чае забыла, - напомнил он. - Но прости за прямоту. Иначе я не могу... Мне пора идти...

Она не отозвалась. Глаза ее потускнели, появилась в них некая тревога. Он успел прочесть в ее глазах: «Сейчас уйдет и никогда не простит мне моего греха!» Она медленно отошла от него.

- Ты еще придешь? - спросила тихо.

- Приду, если пригласишь.

- Тогда приходи завтра, послезавтра, когда у тебя будет время. Я буду тебя ждать.

У двери он обнял ее. Она ждала и надеялась - сейчас останется, но этого не случилось. Лесовский вышел, слышны были его удаляющиеся шаги по двору.

- Он мне никогда не простит пристава, - вслух подумала Лариса и устало опустилась на диван.

Утром она шла к центру города по Таманской. Противоречивые чувства терзали ей душу. «О, боже, неужели это был только кратковременный сладкий миг? Неужели так велико чувство самолюбия, что нельзя его побороть даже самым здравым рассудком? Ведь Николай Иваныч умен и рассудителен! О, если бы ум был сильнее чувств - сколько бы бед и несчастий могли бы мы предотвратить!»