Заговор против Афин

К чести Адрика надо сказать, что, смирившись со своей участью, он принялся за работу с толком и пониманием. Зена видела, как он скрылся в обветшалой хибаре, и долгое время до нее не доносилось ни звука. Воительница почти физически ощущала осторожные, крадущиеся шаги юноши по ненадежному полу и только раз услышала резкий скрип, когда он наступил на совсем уж прогнившую доску. Каждый раз, прежде чем сделать шаг, Адрик ощупывал пол ногой, и так продолжалось, пока его глаза не привыкли к темноте. Зена поежилась, когда после продолжительного молчания из глубины хижины донесся низкий смущенный голос, но парень тут же заговорил потише: звуки перестали доноситься наружу. Воительница удовлетворенно кивнула, осторожно спустилась по отсыревшим доскам, должно быть, когда-то бывших ступенями крыльца, и бесшумно прошагала по грязному, каменистому двору к другому строению. Там она прижалась ухом к стене и прислушалась.

Сзади раздался шорох — Адрик и плечистый мужчина вытаскивали из жалкой хижины ослабевшего пленника. С моря подул ветерок, он коснулся воительницы и захлопал разболтанной дверью. По коже Зены побежали мурашки: прохладно. К утру станет просто невыносимо. «Готова поспорить, пленникам не дали и охапки сена», — со злостью подумала воительница.

Она прищурилась и прислонилась к стене, за которой пировали «Покровители». Недавно на окна повесили новые ставни, и Зена ощущала запах свежеспиленного дерева. «Расположились со всеми удобствами», — проворчала она, оглядываясь через плечо. Адрик в очередной раз скрылся в хибаре, а его широкоплечий помощник бросил на Зену беглый взгляд и кивнул, уходя в дом. Громко скрипнул прогнивший пол, затем все стихло. Через мгновение мужчина снова вышел на улицу, неся малыша, тонкими ручонками обвивавшего его шею и склонившего голову ему на грудь: кажется, ребенок спал. По пятам следовал Адрик, держащий крохотного младенца; за пекарским сыном по ступеням сползали два изможденных, оборванных пленника, тащивших третьего.

Хриплый гогот заставил Зену вновь сосредоточить внимание на помещении охраны. Трое беглецов в ужасе вздрогнули и повернули к зданию побледневшие, тощие лица. Воительница энергично замахала, указывая в сторону повозки, и прижалась ухом к плотно затворенным ставням.

— Неплохая штука, Философ! — грубый голос Миккели она ни с чем не спутает, к тому же сейчас только его и было слышно. Негодяй порядком напился, и язык у него заплетался, Зена с трудом разбирала слова. — Не будь жадиной, дай еще! Наливай! Бризусу не обязательно знать, сколько мы раздобыли вина. Как считаешь? — И снова гогот.

Она выпрямилась, пробежала взглядом вдоль стены, готовая отдать что угодно, лишь бы отыскать место получше. Воительнице необходимо было слышать больше, чем пьяные вопли Миккели и его товарищей. К ней подкрался Адрик и склонился к уху Зены, показывая на хижину и шепча:

— Там еще семеро, но повозка уже переполнена.

— Пусть сядут потеснее, — она отошла от стены, увлекая юношу за собой, и, остановившись во мраке неподалеку от хижины пленников, прошептала: — Постарайся, будь любезен. Лучше, если сегодня ночью люди «Покровителей» ничего не заподозрят: пусть спокойно едут в Афины. Если придется взять их повозку, сам знаешь, что будет.

Адрик слабо вздохнул и, как всегда, смирился.

— Знаю. Только осел такой груз не свезет. Ладно, что-нибудь придумаю.

Воительница хлопнула паренька по спине и кивком указала на главное здание. Пекарский сын понятливо кивнул, забрал у помощника малыша и растворился в темноте. Зена вернулась на свой пост.

— Эй, ребята, это вам-то скучно?! Посидите в городе, узнаете, что такое настоящая скука! — выкрикивал Миккели, кипя от злости. — Без позволения Бризуса ничего нельзя сделать, даже если «Покровители» дали добро. Женщин не трогать! Вообще! Никогда! Ни глотка вина, ни потасовки, ни мелкой кражи — никаких развлечений. Спрашиваешь, почему, Кнолио? Вот так вопрос! Да у тебя одно вино в голове! Потому что самому Бризусу это не интересно. Он не пьет, не веселится с девочками, ничего себе не позволяет — а значит, и мы не должны. Сам думает только о выгоде! — кто-то облегчил душу громкой бранью. Миккели, подождав, продолжил: — Конечно, он будто бы боится, что честные стражи раскусят нас слишком рано. Да кому какое дело? Царь подчиняется нам. Если его прислужники начнут буянить, сладим одной левой: словно мух прихлопнем.

Вдруг высоким, надрывным голосом заговорил Философ, и Зена разобрала всего несколько слов:

— … легче, если все в Афинах пойдет своим чередом…

— Философ, кому это нужно? Посмотри, какие превосходные доспехи: бронзовые накладки… не помню уж, когда купил, — удивленно добавил Миккели, давно отвыкший расплачиваться за свои приобретения. — Знаешь, почему я потратил деньги на эту вещицу, а не на выпивку? Чтобы не заботиться о мнении всяких там стражей. А Бризус вдруг заявил, что их трогать нельзя! Та-ак, а к чему это я начал? Вы здесь, ребята, клянусь Аидом, наслаждаетесь жизнью! Пьете вино, грабите окрестности, посиживаете тут. У вас даже есть женщины!