Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

И это тоже не наговор. Но сюжет этот ныне вполне освоен и историками, и писателями, поэтому я не буду распространяться на тему «Тухачевский и женщины». Частично я уже затрагивал некоторые аспекты указанной темы⁵²⁴. Сказанное Ворошиловым можно было бы списать на обстоятельства, когда, согласно ритуалу такого рода «осуждений», требовалось говорить о моральном разложении обвиняемых. Однако это было отражением определенных реалий бытового поведения указанных лиц. Во всяком случае, думается, что, действительно, в этом отношении Тухачевский вряд ли может служить примером нравственности в традиционном о ней представлении. Что касается использованной Ворошиловым несколько пренебрежительно-унизительной характеристики Тухачевского как «пьянчужки», то, мягко говоря, неумеренное употребление горячительных, спиртных напитков в военной среде на протяжении столетий (как, впрочем, и ныне) стало своего рода традицией «милитарного быта». Вряд ли этот порок можно поставить в серьезный упрек именно и только Тухачевскому. Тем более что самые различные по своему отношению к маршалу свидетели не замечали за ним заметных чрезмерностей в этой сфере повседневной жизни. Впрочем, вряд ли среди офицеров императорской гвардии можно было сыскать трезвенников. Это тоже была не только традиция, но и известная бравада. Примеров тому можно было бы привести бесконечное множество. Тухачевский в этом отношении был традиционен в смысле своего «гвардейского» происхождения.

Во всяком случае, «дионисийский» разгул, вакханальный беспредел, оргиастичность поведения, органичной частью которых и являются «безграничные любовные развлечения», и почти ритуальное пьянство – это неотъемлемо от настоящего «карнавала», особенно для «обезбоженной» натуры, относящейся к миру и людям преимущественно эстетически. Как не вспомнить слова П. Верховенского, обращенные им к его кумиру Николаю Ставрогину: «Я нигилист, но я люблю красоту…»⁵²⁵.

«Вольтерьянский» настрой – «если бога нет, то его надо выдумать» – усвоенный и унаследованный Тухачевским от отца⁵²⁶, господствовавший в семействе Тухачевских дух творческого многообразия, интеллектуальной разбросанности и в то же время изящного эстетизма, даже богемности, живым воплощением каковых были отец и бабушка⁵²⁷ – все это позволило генералу К. Шпальке отметить в Тухачевском, спустя десятилетия, бросавшиеся в глаза, особенно, как вспоминал генерал, на фоне «неотесанных пролетарских коллег его», прекрасные специальные знания и светские манеры⁵²⁸, производившие впечатление на немецкий и французский (аристократический по преимуществу) генералитет. И как весьма выразительно резюмировал свою характеристику Тухачевского генерал Шпальке, «всем своим типом он больше соответствовал идеалу элегантного и остроумного офицера французского генерального штаба»⁵²⁹.

Предания о «латинских предках», подкрепленные художественно-поэтической ориентацией, во многом благодаря родственным и дружеским отношениям семейства с Тургеневым, Толстым, Фетом, Киреевскими⁵³⁰, были «оплодотворены» всепроникающим воздействием музыкального гения А.Н.

Скрябина. Он был лично близок семейству через их бабушку, друзей композитора Сабанеева и Жиляева – активных пропагандистов, знатоков его музыки и музыкальных воспитателей братьев Тухачевских⁵³¹.

«Музыка – вторая моя страсть после военного дела», – часто повторял Тухачевский⁵³². Возможно, что на подсознательном уровне именно скрябинская музыкальная апокалиптика, преображая «демона войны», овладевшего Тухачевским, рождала и первую его страсть.

И здесь я вновь хочу вернуть читателя к воспоминаниям Цурикова потому, что он, а я с ним по существу согласен, квалифицирует Тухачевского как определенный тип русского дворянина-интеллигента или, быть может, правильнее – дворянина-интеллектуала своей эпохи. Это была эпоха европейского и русского декаданса, «заката Европы», Русской революции, из которой вырвался дух «русского коммунизма», эпоха, диагноз которой поставил Ф. Ницше: «Бог умер!», а герой Ф.М. Достоевского как бы расшифровал этот диагноз: «Если бога нет, то все дозволено!.. Если бога нет, то – я бог!»

Одержимый войной

Он знал одной лишь думы власть,
Одну, но пламенную страсть.

М.Ю. Лермонтов

«…После славных Люблинских боев, – писал полковник А.А. Зайцов, – закончившихся штурмом нашим славным II-м батальоном Кржешовской переправы через Сан, полк вступил в Галицию»⁵³³. Начиналась Ивангородская операция русской армии. В ходе боевых действий русских войск Юго-Западного фронта в районе Ивангорода, 10 октября 1914 г., как вспоминал об этом и описывал позже боевую ситуацию Зайцов, «дойдя до Гневошево-Границы, полк попал под жестокий артиллерийский огонь, а пройдя Гневошево, наши III и IV-й батальоны попали под сильный ружейный и пулеметный огонь»⁵³⁴.