– Но эта жизнь и вознаграждает. Как здорово записать альбом с собственными песнями, а потом продать миллион копий. Знать, что твоя музыка настолько понравилась множеству незнакомых тебе людей, что они захотели слушать ее у себя дома. А разве не приятно петь свои песни перед тысячами и слышать, как они поют их вместе с тобой, чувствовать, что они нужны им? Ты понимаешь? Это означает успех. Это утверждает тебя в мысли, что твое дело нужно. Неужели ты не чувствуешь нечто подобное, Нина? Когда люди подходят к тебе на улице и говорят, какое удовольствие доставило им твое пение, как ты растрогала или вдохновила их… Это ведь так важно.
– Да, – согласилась она. – Но пока я тебя не встретила, никто не бросался на меня на улице, не мешал мне обедать и не шел за мной с фотоаппаратом в бакалею. Воздать должное исполнителю – это одно, а разрушать его личную жизнь и жизнь его близких – другое.
– А почему твой развод привлек такое внимание? – спросил он с любопытством.
– Потому что Филипп был тоже своего рода рок-звездой. Из-за его голубой крови и богатства. Его хорошо знали в Париже, Монте-Карло, Милане, в Беверли-Хиллз и Сан-Франциско. В итальянских кругах он был центром всего самого блестящего и родовитого. А наш развод был достаточно грязным, и на нем можно было спекулировать, – добавила она с отвращением в голосе.
Они остановились на зеленой поляне, и Люк предложил ей посидеть на солнышке. Нина некоторое время грустно молчала, и Люк понимал, что она думает о последних событиях и о том, что еще предстоит.
– Все это означает, что мы вообще не можем появляться на людях как нормальная пара? – спросила она наконец.
– Нет, – сказал твердо Люк. – Но в маленьких местечках и даже в маленьких городках, где не часто видят знаменитостей, всегда будет происходить нечто подобное. Поэтому-то, честно говоря, я и люблю Нью-Йорк. Кроме обычных фотографов и моих фанатов меня редко кто замечает. Жители Нью-Йорка привыкли к знаменитостям. Я могу там ходить по улицам, обедать в ресторанах, ходить за покупками. Здорово!
– Лелеешь мечту о такой свободе? – печально спросила Нина, лежа на траве и глядя в небо.
Люк помолчал, подыскивая слова для ответа.
– Я берегу и лелею и другое, Нина. Моих друзей, мою семью, работу – и теперь тебя. Я хочу быть с тобой. Какие-то вещи я могу изменить, другие не в моей власти.
Глаза Люка обдали теплом лежащую на траве Нину. Она почувствовала желание. Оно становилось все более сильным и властным, наполняя ее сладким ожиданием.
– Может быть, мне надо ближе познакомиться с твоей жизнью. Как ты думаешь?
Задыхающийся голос выдал ее. Его глаза потемнели, правая бровь шевельнулась.
– А мне с твоей, – сказал он. – Я хочу знать о тебе все. – Он отодвинул с ее лица прядь волос и, легко погладив по щеке, обвел пальцем контур подбородка, стройную шею.
Нина взяла руку Люка, сунула ее под рубашку и положила на свою грудь. Люк начал возиться с пуговицами. Они оба лежали спокойно, лишь глаза их ласкали друг друга.
– Я никогда не занималась любовью на траве, – пробормотала она, наблюдая за ним сквозь опущенные ресницы.
– Все когда-то случается впервые, – сказал Люк охрипшим голосом и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.
Глава 8
– В четверг День благодарения, – напомнил Люк.
Нина мыла посуду. В тот вечер они вернулись с дачи Джесса, и, так как готовить она не умела, Люк поручил ей «грязную» работу. Он вытер посуду и стал убирать ее. Он пока не знал, куда что ставить, и она рукой в ярко-розовой резиновой перчатке указывала ему.
– Знаю, – сказала она тихо.
В его голосе звучал вызов. Она догадывалась, чего он хочет, но не была уверена, что готова к этому.
– Что ты собираешься делать, Нина?
– Обычно если я в этот день в Нью-Йорке, то иду к своим. А ты полетишь в Канзас?
– Нет, ты же знаешь: у меня концерт на телевидении в пятницу.
– О да! Я забыла. Это явный перебор, Люк. – Нина замолчала, понимая, что Люк ждет приглашения.
– Ну? – сказал он наконец.
– Что «ну»?
– Ты боишься пригласить меня к своим родителям? Рано или поздно тебе придется это сделать.
– Почему?
– Что ты хочешь сказать этим «почему»?
– Ты… Мы… Я хочу сказать…
Глаза Люка сузились. В комнате повисла напряженная тишина.
– Что? Боишься, что я им не понравлюсь?
– Нет.
– Ты боишься, что они не понравятся мне?
– Нет.
– Что же тогда, Нина?
Она нервно поежилась и не нашлась что ответить.
– Ты собираешься держать меня в спальне для личного потребления? – Люк зло посмотрел на нее, глаза его блеснули, и он громко сказал: – Ты что, намерена насытиться мной и бросить, как только надоест? Я что для тебя – забава, о которой никто не должен знать?
– Нет. Прекрати!
Он грубо схватил ее за плечи. Ее руки в хозяйственных перчатках сжались в кулаки, и она уперлась ими ему в грудь. Какое-то время они молча сердито смотрели друг на друга.
– Послушай, я проведу День благодарения с тобой в твоей… – начала она.
– Да плевать я хотел, где ты будешь есть в четверг свою индюшку, – огрызнулся он.
– Зачем ты так?
Люк отпустил ее и отошел в сторону, запустив руки в волосы. Она уставилась в пол.