Теперь рот Амброзия широко раскрывался в крике. Он что-то отчаянно старался до них донести; одновременно его длинные руки рывками перебирали канат, один конец которого свисал в воду. Филлис! Филлис упала за борт, и ее сейчас унесет волной! Витус вскочил, но Хьюитт дернул его обратно. Бросаться туда на помощь было бессмысленно. А вот управлять шлюпкой, если это вообще можно так назвать, имело смысл. Монаху придется справляться самому. Только самому.
И он справился. Дюйм за дюймом, фут за футом тянул он канат, прилагая нечеловеческие усилия, и последним рывком, собрав остаток сил, вытянул-таки Филлис и рухнул вместе с ней на рыбину.
«Слава Богу! — взмолился Витус. — Не даешь ли Ты нам знак, Господи, что по воле Твоей все мы должны быть спасены?» Однако поразмышлять над этим у него не осталось времени, потому что новые валы обрушивались на тело кораблика и крушили все, что еще держалось. Крррах! — рухнула мачта. И, словно этого было мало, в тот же самый момент Витус почувствовал, что румпель больше не сопротивляется нажиму — перо руля сорвало.
Однако вопреки всем разрушениям «Альбатрос» держался теперь спокойнее. Он больше не скакал по волнам, как капля воды на раскаленной плите. А причиной тому была мачта, которая волочилась за кораблем, удерживаемая еще не оборвавшимися штагами. Она действовала как плавучий якорь и таким образом помогала лучше преодолевать гребень волны.
Витус и Хьюитт тоже бросились вычерпывать воду из шлюпки. Это был сизифов труд. Только-только уровень воды понижался, как накатывал новый вал и уничтожал плоды их усилий. И они начинали все сызнова. Черпать, черпать и снова черпать! И Феба на буге занималась тем же. И Амброзиус. А где Филлис? Жива ли она вообще? Черпать, черпать, черпать! Все давно уже потеряли ощущение времени. Каждый концентрировался лишь на процессе черпания: погрузить сосуд в воду, зачерпнуть и выплеснуть за борт; согнуться, погрузить, зачерпнуть, разогнуться, выплеснуть… Они работали, как машины, только вот были они не машинами, а слабыми людьми — мокрыми, изголодавшимися, обессилевшими до предела, и им вроде бы уже было все равно…
Как сквозь туманную дымку, Витус увидел белую птицу, скользящую по воздуху. Она несколько раз покружила над «Альбатросом», словно приглядываясь и оценивая, и под конец с широко расправленными крыльями опустилась на бак. Это была чайка. Она оправила перья и огляделась в поисках еды. Перед ней лежала безжизненная рука. Она клюнула. Сначала осторожно, потом сильнее. Рука принадлежала Фебе.
— Феба, — хотел крикнуть Витус, но из его рта выдохнулся только сиплый хрип. — Феба, чайка сожрет тебя!
Чайка косо взглянула на Витуса и снова принялась за свое дело, как видно, решив, что это шелестящее существо не представляет опасности. Она еще раз клюнула свой трофей. Выступило несколько капель крови.
— Феба, да проснись же, чайка! — собрав последние силы, просипел Витус.
Чайка поставила когтистую лапу на руку, чтобы удобнее было выклевывать мясо, как вдруг шевельнулся палец.
— Кыш, — слабо прошептала Феба. — Что это?
Птица порхнула в сторону и наблюдала, ворочая головой.
— Чайка? — удивилась Феба. — У меня что, начались галлюцинации?
Чайка встопорщила перья.
Витус просипел:
— Это настоящая чайка. Она собиралась расклевать твою руку.
— Что? — Феба посмотрела на кровоточащую рану. — Вот проклятье! — она пошевелила рукой.
Чайка отскочила, расправила крылья и поднялась в воздух.
— Ага, живая чайка… Это же живая чайка! — Феба посмотрела ей вслед.
— Ну да, говорю тебе… — медленно Витус осознавал сей факт. Чайки — морские птицы и питаются тем, что выловят из моря, но в отличие от альбатросов, которые неделями, а то и месяцами могут находиться в открытом море, чайки — птицы прибрежные. Днем они промышляют в море, а вечерами возвращаются на землю. На землю… — Земля! — хрипло воскликнул Витус. — Земля! Земля! Земля!