Загадочная пленница Карибов

— Ну, а если вы можете, — Стаут показался сам себе хитрой лисой, — я попросил бы вас зарезать мою овцу, чтобы у всех нас надолго хватило мяса.

Отменная ложь! Стаут и думать не думал теперь, когда его окорок приказал долго жить, делиться бараниной с кем бы то ни было. Глазами, исполненными надежды, он воззрился на горбуна.

— Не могу, господин капитан, даже если хотел бы.

— Что-о-о? Что ты там мелешь, проклятый карлик?

Лицо Стаута исказилось от негодования. Маленький ублюдок! Сделал вид, что имеет понятие о засолке, чтобы потом с наглой ухмылкой заявить совершенно противоположное?! «Ну погоди, нахальный засранец!» — выругался он про себя, а вслух сказал:

— Вы что, не в состоянии засолить пару вшивых кусков мяса? Работа, с которой справится и последний идиот? Что ж, даю вам возможность научиться этому ремеслу. С нынешнего момента вы будете служить корабельным коком, и не только. Кроме этого вы станете заботиться о моем личном благе. Понятно? Это приказ!

— Уй, уи-и! Капитан, не гони форсы. Нищё я не стану. У меня фора. Я те выложил пять попугайчиков за то, щёб трюхать на твоей посудине? И не собираюсь на тя брушлать!

Стаут выкинул руку с костью прямо на карлика.

— А будете! Иначе, помоги вам Бог! Потому что если вы откажетесь, я прикажу поплясать плетью по вашему горбу! Думаю, вас не надо вразумлять, что я имею на это право?

— Уй-уй, вот уж не надо! — Человечек окинул Стаута презрительным взглядом и криво усмехнулся. — Я сварганю, сэр, ежели скинете мне два попугайчика.

— Что? Как это, два попугайчика скинуть?! Чего-то ты опять придумал?

— Два попугайчика — это два фунта, капитан. Витусу вы ж срезали два куска за то, щё он вкалывает на вас корабельным врачом? А если вы фрахтуете меня коком, то я столько ж хощу!

— Хочешь? Хочешь сказать, что я должен тебе выложить два фунта из твоих пяти за перевоз? — Какой-то из четырех соков Галена ударил Стауту в голову. — Скорее я сожру с голодухи все водоросли Саргассова моря! — Обглоданная кость теперь была направлена прямо в голову карлика. — Живо за работу, ублюдок! Первым делом ты вываришь мне эту кость, долго, так долго будешь варить, чтоб последний кружок жира вышел из нее!

Казалось, карлик признал себя побежденным, потому как он пожал плечами:

— Уи-уи, капитан, ежели вам будет угодно…

— Говори «да, сэр!», понял? И заруби себе это на своем длинном носу на все времена! Понял?

— Да, сэр! — Уставной ответ из рыбообразных губ прозвучал насмешкой. Карлик театрально изогнулся в поклоне и двинулся к двери.

Стаут уже поздравил себя с благоприятным исходом неприятного разговора, как посетитель неожиданно резко развернулся у дверей:

— Кой-щё придется все ж подпустить, сэр, об этой блеетине. Она слиняла.

— Слиняла?!

— Угу. Слиняла, старая сучка!

На календаре был понедельник, 23 декабря anno 1557, а чудовищное откровение карлика имело место быть два дня назад.

Стаут сидел в своей каюте и все еще никак не мог принять удар судьбы. Когда этот недоносок сообщил ему об утрате, Стаут вышел из себя, набросился на своего нового кока, ухватил его за младенческие ручки и вздернул высоко вверх.

— Кто это сделал?! — орал он снова и снова. — Скажи мне сейчас же, кто это сделал, кто этот чертов прохвост?! Имя?! Я прикажу килевать этого мерзавца! Собственноручно исполосую девятихвосткой! Отрублю ему правую руку!

Только карлик, это хитроумное отродье портовой шлюхи, вырвался из его клешней:

— Откедова мне знать, клянусь непорочностью Девы Марии? Щё я можу?

Гном не терял своей наглости и скалил зубы, обнажая короткие острые зубки. А потом — Стаут не успел и опомниться — исчез за дверью каюты.

Стаут, ничтоже сумняшеся, помянул ад и рай и все иже с ними, только бы вернуть свою овечку. Он приказал бить сбор для всей команды и, вышагивая перед строем, грозил самыми драконовскими расправами.

Он бушевал и неистовствовал, снова и снова, потрясая кулаками, увещевал обратиться к заповеди Господа Бога из Второй книги Моисеевой: «Не кради!» Но люди стояли с суровыми неприступными лицами и молчали — живая стена молчания. Тогда Стаут выхватил из строя первого попавшегося, им оказался матрос Киллинг, и заорал:

— Один ответит за всех! Если вы сейчас же не раскроете пасти, расплачиваться будет Киллинг! Пятьдесят плетей! Ну что, будете говорить?

Но и эта угроза не сокрушила стену.

На следующее утро Киллинга с обнаженным торсом привязали к решетчатому настилу, поставленному на попа. Прежде чем Пауэлл приступил к порке, Витус из Камподиоса, корабельный хирург, попробовал еще раз вступиться перед капитаном за невинного матроса:

— Сэр, вам хорошо известно, что Киллинг здесь ни при чем! Вы не допускаете, что он может вообще ничего не знать?

Но Стаут отмахнулся от заступника, как от назойливой мухи. Приказ был приведен в исполнение. Киллинг вытерпел удары со стиснутыми зубами, ни звука не сорвалось с его уст. По окончании экзекуции Стауту ничего больше не оставалось, как распустить команду по своим местам.

И вот теперь он снова сидел и ломал голову над той же проблемой: Рождественский сочельник. Вечер, когда родился наш Спаситель…