Боцман прибежал к капитану и заявил, что в каюте не иначе как призрак. Когда сам капитан спустился вниз, там уже никого не было. Но… на грифельной доске остались слова, написанные твердым почерком: «Правь на С-3. 1/4 3». «В прекрасном почерке на доске не было ничего похожего на каракули боцмана, — поведал капитан — Признаюсь, я был в затруднении. Я повернул доску и велел Брюсу написать те же слова. Уже по направлению его букв я тотчас увидел, что оба почерка не имели между собой ничего общего. Ту же пробу я проделал со вторым боцманом, провиантмейстером и рулевым — теми из 18 моряков, кто умел писать. Ничей почерк не был похож на буквы таинственной надписи». Подозревая, что на борту «заяц», капитан приказал обыскать судно. Напрасно…
Уступив настойчивой просьбе команды, узнавшей о сделанной призраком надписи, капитан повернул на указанный курс. Вскоре на горизонте показался айсберг. А рядом с ним боролись за жизнь двое людей, очевидно, потерпевшие кораблекрушение, — мужчина и ребенок.
Когда спасенных доставили на борт, Брюс побледнел и показал на потерявшего сознание мужчину: «Вот он! Это тот человек, которого я видел внизу!»
«Я собрался ответить, как вдруг заметил огненный шар, который принял за падучую звезду, — рассказал капитан. — Шар упал в воду недалеко от корабля с шипением раскаленного ядра. В ту же минуту небо, казалось, разверзлось с ужаснейшим треском! Корабль наш дрогнул, точно ударился о скалу. Дождь, град, гром и молния — все обрушилось сразу, и черные пенящиеся волны океана начали вздыматься к небу. Буря разразилась над кораблем, но, несмотря на сопротивление волн, он шел к С-3. Это нас спасло. Нас словно подхватила какая-то непреодолимая сила.
Когда ветер улегся, — продолжал капитан, — я отправился к спасенным. Мужчина был совершенно без сил. Зубы его стучали. К общему отощанию присоединились подозрительные признаки цинги. На деснах при малейшем прикосновении показывалась кровь, ноги опухли. Корабельный повар давал ему маленькими глотками укрепляющий напиток. Приходя в сознание, человек этот спрашивал: „Ребенок, где ребенок?” Мальчик сидел на скамье и жадно пил чай с ромом…
Спустя несколько дней, когда потерявшиеся немного восстановили силы, произошло нечто, подтвердившее появление загадочной надписи. Желая записать имя спасенных нами, я спросил у мужчины его фамилию. Это было шведское имя с горловыми звуками и с удвоенными согласными, поэтому я попросил его самого вписать фамилию — свою и ребенка. Он быстро написал: „Юлий Феннингер и Карл Шнорр”.
Неслыханная вещь! Почерк этого человека поразительно напоминал надпись на грифельной доске. Из любопытства я просил Юлия Феннингера написать карандашом знаменательную фразу, наделавшую столько волнения на корабле. С необыкновенной точностью черты его надписи согласовались с чертами фразы, написанной на доске. Я уничтожил обе надписи и предпочел не говорить ничего ни Брюсу, ни Феннингеру».
Комментарий Гартманна к этой истории крайне любопытен: «Если не допускать, что писание совершено было рукой самих наблюдателей, то остается только принять, что наблюдатели были одарены способностью производить письмо на расстоянии (с помощью телекинеза) и что они довели до своего сознания те представления, которые были переданы телепатически издалека их сознанию или — что все равно — явились результатом их ясновидения, причем, производя письмо на расстоянии, наблюдатели имели в то же время и видение пишущего лица».
Вскоре очень похожая история произошла в России. Священник Булгаковский записал ее со слов семьи N.
«Семейство господина N проводило лето в Павловске, близ Петербурга, — писал святой отец. — Оно состояло, кроме самого N, из его жены, дочери Веры и сына, только что выпущенного в мичманы. Брат и сестра с малых лет жили в полном согласии; их взаимная любовь граничила с обожанием.
И вот мичман N отправился в плавание. Шло время; начались дожди и грозы. Один день был особенно ненастным. С утра шел дождь, ветер качал деревья… Вера с самого утра была очень нервная и капризничала так, что никто ее не мог успокоить. Все время она беспокоилась о брате: где он, что с ним? К вечеру она совсем расхворалась. Ее уговорили пораньше лечь спать; часам к десяти в доме все успокоилось.
Буря бушевала по-прежнему. Вдруг раздается страшный, почти нечеловеческий крик в комнате барышни. Все бросились туда и нашли Веру в истерическом припадке. Долго она билась и не могла прийти в сознание; наконец кое-как удалось ее успокоить. Когда стали ее спрашивать, что с нею, она ответила, что видела страшный сон.
Вера увидела во сне своего брата среди бушующего моря; он лежал на камне, а голова его была в крови! На следующий день отец получил телеграмму: „Жив, здоров. Спасибо Верочке. Приеду на следующий день. Ваш сын”.