Загадка о тигрином следе

Мануйлов рассказал, как несколько дней назад его отряд попал в засаду басмачей. Во время боя Мануйлов видел в бинокль знаменитого вожака басмачей, который объявил себя оборотнем. На нём была накидка из тигриной шкуры и зелёная чалма. Он сидел на великолепном скакуне и командовал стрельбой из австрийской горной пушки. Правда лица его было не разобрать, слишком далеко.

– Могущество его б-базируется на в-вере простых дехкан во всякие н-н-небылицы. А также на помощи англичан. Б-британцы щедро снабжают Д-д-джунаида оружием через памирские перевалы. Что же касается неуловимости, – помрачнел чоновец, – я действительно гоняюсь за этой бандой уже шестой месяц.

Мануйлов рассказал, что его отряд совместно с частями Красной армии уже несколько раз окружал не такое уж многочисленное войско Джунаид-бека, но оно вдруг «растворялось» среди местного населения. Рядовые басмачи, а также десятники рассеивались по окрестным аулам и на время превращались в мирных жителей.

Это было весьма характерно для басмаческой войны: в армейских сводках всегда указывалось количество только активных участников бандитских формирований. Обыденной была ситуация, когда в крупный кишлак входила банда в полсотни сабель, а выходила оттуда уже небольшая армия из нескольких сотен джигитов.

Если ситуация для бандитов складывалась не лучшим образом, то ядро банды уходило в горы или за рубеж, а остальные снова превращались в обычных дехкан: «В чем дело товарищ-начальник, какой я басмач?! Нет, крестьянин я!» – удивлённо убеждал такой мирный крестьянин предъявляющего ему какие-то претензии чекиста.

Но проходил месяц-два, и ядро банды возвращалось, везя с собой из Афганистана сотни новеньких винтовок в заводской смазке и десятки пулеметов, поставленных англичанами для сотен «оборотней», маскирующихся под мирных крестьян. Бороться с такими «мерцающими» бандами было крайне сложно

– Это об-б-бо всей банде надо говорить, как об об-боротне, а не об одном ч-ч-человеке. Я д-дав-в-вно говорил начальству, надо проводить тотальную зачистку всех аулов, брать под арест каждого, кто вызывает сомнение и под конвоем отправлять в Ташкент! – горячился Мануйлов и всё ожесточённей чесал грудь, щека его начинала подергиваться. От сильного волнения заикание его сделалось навязчивым, чрезвычайно замедляя речь.

– А ещё л-л-л-лучше б-брать в з-з-заложники родственников бандитов или его односельчан. Т-т-тогда в с-ск-к-кором б-будущем басмачей, входящих в кишлак, б-б-будут вст-т-т-речать уже не леп-п-пешками с м-м-маслом, а п-п-ппулями и в-в-вил-л-лами.

Мануйлов лишь посетовал на то, что пока применить такие меры не позволяет тяжёлая ситуация на фронте, ибо для полной ликвидации басмачества понадобится слишком много регулярных войск, которые сейчас ведут напряжённые бои с белыми армиями.

Глава 61

Кира скакала впереди колонны. Несмотря на женственные формы, она держалась в седле, как гусар. И смело неслась во весь опор, перемахивая густые заросли колючего кустарника. Слышан был её заливистый смех.

– Да пошлите же ей вдогонку пару своих солдат! – молил Мануйлова переживающий за свою молодую знакомую Кенингсон. – А не то эта несносная девчонка свернёт себе шею или снова попадёт в какую-нибудь переделку, как недавно с бухарским бронепоездом!

Сам почтенный археолог крайне неловко держался в седле. У него даже был подложен специальный матрасик под мягкое место. Лукова это поначалу удивляло. Глядя как некрасиво, даже неуклюже археолог чувствует себя на лошади, Одиссей испытывал чувство неловкости за коллегу. Он то был уверен, что объездивший весь этот край исследователь азиатской старины, несомненно должен являться превосходным наездником! Но оказалось, что это совсем не так. Адольф Карлович даже признался Лукову, что не очень любит ездить верхом, и прежде всегда предпочитал путешествовать в наёмной коляске. А там где рельеф местности не позволял – в удобных, защищённых от солнца складных носилках, для чего всегда нанимал крепких и выносливых молодых парней. И всегда его сопровождало несколько слуг.

Впрочем, дискомфорт от езды верхом не мешал Кенингсону большую часть времени торжественно восседать на своём матрасике, словно на подушке трона, оглядывая весенний степной простор с гордым видом первооткрывателя. Когда становилось очень жарко, Кенингсон временами снимал свою широкополую шляпу и начинал обмахиваться ею. Лысая красная голова археолога блестела на солнце как отполированный бильярдный шар. Он немного сокрушался, что забыл положить в чемодан свои любимые солнцезащитный зонтик и веер. Оптимизм и склонность к философствованию, похоже, всегда помогали ему героически переносить все неудобства.