Загадка Линден-Сэндза

— Нет, сэр. Ничего подобного. Не считая этих его ударов, он был крепкий как бык. Ходил по улице в любую погоду, и дождь ему был нипочем. Пожалуй, никогда и не простужался так, как я. Тут про него говорили, что он пиджак только в церковь надевает. Часто вечерами мы с ним сидели здесь, и я ему говорил: «Ладно, Питер, твоя рубашка, наверно, греет тебя лучше, чем меня моя куртка, но все-таки пора идти в дом». И мы шли в дом, и Питер начинал возиться с этой своей белкой.

— Каким человеком он был? — спросил сэр Клинтон. — Был ли он неприветливым и грубым с незнакомцами? Представьте, что я появился здесь и принялся шататься по округе. Как бы он себя повел? Накричал бы на меня и прогнал?

— Грубым, сэр? Знай вы его, вам бы и в голову не пришло так о нем отозваться. Питер всегда улыбался, и для каждого у него находилось доброе слово, сэр. Таких хороших людей еще поискать, сэр. Вел себя очень почтительно с землевладельцами, а со всеми остальными — дружелюбно и любезно.

— Значит, он был не из тех, кто легко наживает врагов?

— Нет, вовсе нет, сэр.

Инспектор Армадейл справился с порученной ему задачей и теперь стоял рядом, явно горя нетерпением снова взяться за собственное дело. Только на лице его слишком ясно читалась уверенность, что начальник попусту тратит время.

— Закончили? — поинтересовался сэр Клинтон.

— Полностью, — ответил Армадейл. В тоне его весьма откровенно прозвучал намек, что заняться настоящей работой ему еще только предстоит.

— В таком случае мы можем перевернуть тело, — сказал сэр Клинтон, шагнув вперед и поманив пальцем констебля.

Они осторожно перевернули мертвого старика на спину. Прежде чем подняться, сэр Клинтон провел рукой по его груди и ногам. Выпрямившись, он сделал инспектору знак последовать его примеру.

— Его жилет и брюки немного влажные, — отметил Армадейл, в свою очередь пощупав одежду старика. — Вы это имели в виду?

Сэр Клинтон утвердительно кивнул. Лицо инспектора просветлело:

— Так вот почему вы спрашивали, какая вчера была роса! — догадался он. А я все не мог понять, что у вас на уме, сэр.

— На уме у меня было нечто в этом роде, — признал сэр Клинтон. — А теперь взгляните на лицо, инспектор. Нет ли признаков кровотечения из носа? Или, может, вы видите еще что-нибудь интересное?

Склонившись над телом, Армадейл тщательно осмотрел лицо умершего:

— Я не вижу ничего необычного, — сообщил он. — Правда, лицо немного распухло. Это, я полагаю, могло быть вызвано кровоизлиянием.

— Или тем, что уже после смерти кровь, подчиняясь силе тяжести, прилила к голове, — заметил сэр Клинтон. — Что ж, я и не ожидал обнаружить следы кровотечения. Если бы у него пошла носом кровь, это могло бы спасти его от удара.

Армадейл вопросительно поднял глаза:

— Так вы считаете, это всего лишь апоплексия, сэр?

— Боюсь, эта апоплексия каким-то образом связана с главой Уголовного кодекса, инспектор. В противном случае доктор Рэффорд мог бы смело выносить заключение о смерти, обозначая в качестве причины ее кровоизлияние в мозг.

Инспектор, видимо, различил в словах сэра Клинтона какой-то скрытый смысл, потому что в ответ лишь глубокомысленно кивнул.

— Что дальше, сэр? — спросил он. — Занесем тело в дом и осмотрим его?

Сэр Клинтон покачал головой:

— Не сейчас. Есть еще одно, что мне хотелось бы выяснить, а это, возможно, будет не так-то легко разглядеть. На улице освещение лучше. Заверните брюки на щиколотках, инспектор, и как следует поищите отметины они могут оказаться на передней части голени. Шансов мало, но все же у меня такое чувство, что вы там что-нибудь отыщете.

Армадейл послушно склонился над телом.

— Вы правы, сэр. На обеих голенях спереди видны слабые отметины — все, как вы и сказали, сэр. Они гораздо бледнее, чем на запястьях. Больше похожи на небольшие синяки, чем на следы от столкновения с каким-то предметом. Порезов на коже нет. Конечно, такие слабые повреждения проявляются только после смерти, иначе я бы ничего не заметил.

Сэр Клинтон молча кивнул. Нагнувшись к телу, он внимательно изучал лицо умершего. Через минуту он сделал Уэндоверу знак подойти.

— Не чувствуешь какого-нибудь особенного запаха, старина?

Уэндовер глубокомысленно засопел, лицо его просветлело, но потом на нем отразилась растерянность:

— Мне знаком этот запах, Клинтон. Я прекрасно его узнаю. Но совершенно не могу назвать его.

— Подумай еще, — посоветовал ему друг. — Обратись к дням своей юности и, возможно, вспомнишь его.

Уэндовер еще несколько раз глубоко втянул воздух, но остался в прежнем недоумении. По лицу Сэпкоута скользнуло любопытство. Приблизившись к телу, он в свою очередь принюхался.

— Я знаю, что это, сэр. Это грушевые леденцы, конфеты, которые едят дети. У Питера в доме всегда лежал кулек конфет для малышей, которые приходили к нему в гости.

— Точно! — с некоторым облегчением воскликнул Уэндовер. — Я знал, что лет сто уже мне не приходилось чувствовать этого запаха, и все же когда-то он был мне хорошо знаком.

Мысли сэра Клинтона тем временем устремились в старое русло: