Загадка Линден-Сэндза

— Я понимаю, о чем вы, — согласился он.

— Тогда приложите собственную руку к брусьям калитки, и вы поймете, что ваша версия не подходит.

Армадейл подошел к калитке, отдернул манжет, выбрал наиболее подходящий брусок и с силой прижал к нему запястье. Воспользовавшись тем, что инспектор погрузился в это занятие, Уэндовер склонился над трупом, чтобы собственными глазами увидеть пресловутые отметины.

— Как это ты так легко нашелся с этими брусьями, Клинтон?поинтересовался он. — Когда мы сюда входили, я и внимания не обратил на калитку.

— Это вполне очевидно. Человек упал. На запястьях у него синяки. Нам сказал об этом доктор. Естественно, что, услышав об этом, я стал размышлять, не мог ли он обо что-то удариться. И как только мы вылезли из машины, я начал искать какой-либо предмет, о который мог стукнуться Хэй. Брусья калитки для этого вполне подходят, поэтому, проходя мимо, я запомнил, как они выглядят. Надо просто смотреть по сторонам, дружище. Но как только я увидел это, — сэр Клинтон указал на кромку синяка, где на коже была выдавлена практически, прямая полоса, — я сразу понял, что брусья калитки здесь ни при чем. Они не могли оставить таких следов. — Он поднял глаза: — Убедились, инспектор?

Армадейл оторвал руку от бруса, осмотрел оставленный им след и мрачно кивнул.

— Это не от брусьев. От них след — посередине глубокий, а по краям сходит на нет. — Он вернулся к телу и вновь осмотрел синяк. — У этой отметины нет середины. Она абсолютно равномерная, за исключением этого особенно отчетливого отрезка.

Какая-то мысль внезапно посетила инспектора. Он вытащил из кармана увеличительное стекло, отрегулировал резкость и с минуту тщательно изучал запястье умершего.

— Я подумал, что это мог быть след от веревки, — объяснил он, с разочарованным видом пряча стекло. — Но на коже нет регулярного рисунка, который от нее остается.?Что вы об этом думаете, сэр Клинтон?

— В вашем кармане не найдется куска мела, инспектор? — поинтересовался тот.

Несмотря на все усилия сохранить бесстрастный вид, на лице Армадейла отразилось некоторое изумление:

— Нет, сэр Клинтон. У меня нет мела.

— Вы намерены привезти сюда фотографа, чтобы сделать несколько снимков на память?

Инспектор минуту молчал, размышляя.

— Нет, — ответил он наконец. — Не вижу в этом особого смысла. Тело лежит во вполне естественной позе, не так ли?

— Да, выглядит все именно так. Но никогда нельзя знать наверняка.

Пальцы сэра Клинтона машинально потянулись к жилетному карману.

— Вы сказали, у вас нет мела, инспектор?

— Нет.

— А! И кто-то еще смеет утверждать, что игра в бильярд — пустое времяпрепровождение, а натирать кий мелом и потом совать мел в карман предосудительная привычка! Теперь мы посрамим этих клеветников. — Говоря это, он вытащил из кармана брусок мела, которым пользуются при игре в бильярд, и перочинным ножом срезал обертку. — Прошу вас, обведите силуэт тела, инспектор. На этих плитах рисунок будет прекрасно виден. Если он нам в дальнейшем понадобится, мы всегда сможем прикрыть его от дождя какими-нибудь досками.

Когда инспектор, явно весьма раздраженный, занялся рисованием, сэр Клинтон обернулся к Сэпкоуту:

— Возможно, вы могли бы нам помочь, констебль. Вы были знакомы с Питером Хэем?

— Я хорошо его знал, сэр.

— Вы не можете пролить хоть какой-нибудь свет на это дело?

— Нет, сэр. Я очень удивлюсь, сэр, если окажется, что доктор не зря говорит.

— А! И что же говорит доктор?

— Клянется, что здесь что-то нечисто, сэр.

— В самом деле? Беседуя со мной, он не был столь категоричен.

Констебля явно смутило то, что слова его были восприняты так буквально:

— Я не совсем это имел в виду, сэр. Я по его поведению понял, что дело это подозрительное.

Понимая, что язык подвел его, Сэпкоут с опаской взглянул в лицо сэру Клинтону. Но выражение его успокоило констебля. Очевидно, человек этот не из тех, что готовы съесть тебя заживо за малейшую промашку. Сэр Клинтон значительно вырос в глазах своего подчиненного.

— Приятное местечко, — заметил сэр Клинтон, окидывая взглядом маленький ухоженный садик. — Только слишком много тени, пожалуй из-за этих деревьев. Вы приходили сюда навестить Питера Хэя, констебль?

— Очень часто, сэр. Сколько раз, когда у меня был выходной, мы сидели вон на той скамейке — или в доме, когда становилось слишком холодно для моего ревматизма!

— Вы страдаете от ревматизма, констебль? Сочувствую! Один мой друг пользуется какой-то мазью. Он на нее просто молится. Я запишу вам название. Может быть, вам тоже поможет.

Сэр Клинтон вырвал лист из блокнота, быстро набросал на нем какое-то название и протянул бумажку констеблю, совершенно ошеломленному таким вниманием к его персоне. Решительно, его начальник — просто отличный парень.

— Питер Хэй был человеком преклонного возраста, — продолжал сэр Клинтон, бросив взгляд на тронутые серебристой сединой волосы человека, лежащего у его ног. — Полагаю, у него были свои заботы. Ревматизм или что-нибудь еще в том же духе?