Человек — по мнению ольмеков, тольтеков, миштеков, сапотеков, ацтеков — был «необязательным» созданием, коли невидимые пальцы могли формовать его и так, и этак. Он был непостоянной формой какой — то иной, истинной жизни, пульсирующей в глубине живых существ. Это-то и демонстрируют изображения, известные у разных народов: фигуры горбунов или акробатов с гибкими, как резина, ногами и руками, часто воспроизводимые в керамике. С безошибочным чутьем, как бы исходящим из абсолютного знания, художники, скульпторы изображали те недостатки тела, которые были следствием отклонений от «эталона», возникших в полосчатых лентах, в палочках, в змеевидных созданиях с «записью» человека.
Дойдя в своих рассуждениях до этого момента, я не мог обойти молчанием то поразительное явление, имя которому
МАСКИ ДРЕВНЕЙ МЕКСИКИ
Их распространенность — как я считал — была явным выражением убежденности индейцев в «неподлинности» человека. Его некой побочной роли в великом жизненном процессе — только формы, служащей иной, истинно живой субстанции.
Набальзамированные тела умерших, например, индейцы усаживали с поджатыми ногами, окутывали их полотном и шнуровали, что благоприятствовало мумификации, но лицо прикрывали маской. Делалось это, думал я, для того, чтобы, когда тело уже разложится, а душа исчезнет в стране теней, осталось свидетельство того, что здесь был человек, а не кактус или попугай. Возможно, маска, считалось, помогала душе усопшего распознать свои останки, а богам знать, что они имеют дело с остатками клеток, некогда бывшими человеком, а не животным или растением.
В работе Витрауд Цендер, исследовательницы концепции двойственности в доиспанеком мире, я нашел такие слова, относящиеся к богам в масках в Америке:
Но ведь и я говорил о том же! И человек, и животное как раз и были «какими-либо» формами, а в действительности же, в глазах природы, существенными были не формы, а то, что в них сокрыто… Нечто такое я все время искал в тогдашних научных сообщениях.
Мысль, что наше сознание трагически ошибается, идет по ложному пути, служит чему-то или кому-то, кто скрывается в теле, находило подтверждение в раскрытых беззубых ртах и пустых глазницах масок. Они мистическим своим видом давали понять, что под ними тщетно искать человека, ибо там, под внешней формой, скрывается нечто иное. Маски же, которым придали зрачки — например, маска из Теотиуакана, — изготовленные из зеленого камня, маска с глазами из обсидиана, глядели трагическим, осознанным, о том же говорящим взглядом…
Вот лицо человека, лишенного иллюзий, в изгибе его губ кроется тихий ужас открытия: я не я, я только внешность неведомого создания, покрытие непонятных процессов, а сам я — ничто. Неподвижный, невидящий взгляд: мысль обратилась вовнутрь, мгновенно познала чуждость увиденного — и отстранилась…
Похоже, человек осознавал, что он всего лишь тонкая оболочка, кожа, ну, может быть, еще лицо. Жалкий лоскут кожи, отграничивающей то ведомое, что внутри, от всего мира. Она только перегородка между чуждыми силами:- окружающей Вселенной и миром, скрытым под ней, в теле, которое он уже не мог считать своим. Не мог он полностью понять и своей вторичной роли носителя, хотя и вынужден был с нею смириться. Но ведомый мудрецами, он искал утешение в объяснении, понимании своего места в природе. Надежда была, по крайней мере, в том, что он, хоть и маска, но маска мыслящая, ибо он искал пути проникновения в эти два разделенные им самим пространства.
Я не мог не заметить, глядя вокруг, что такое мировоззрение пронизывало мышление в ту далекую пору, хотя наверняка гораздо менее осознанно. Древние мексиканцы, пытаясь смириться со своим положением, говорили: «Только песни, только цветы…» И еще: