Загадка Фестского диска и змеепоклонники

Здесь как бы в разрезе изображены птичьи яйца с толстой скорлупой, а внутри скорлуп — отклонившиеся одна от другой трехцветные полосы. Точно так же дугообразно отклонились полосчатые шеи двух птиц над яйцами. Вся сцена, казалось, говорит о том, что жизнь начинается в этом яйце с деления этих полосчатых лент, а эти зрелые существа, благодаря тем содержащимся в лентах сведениям, явлены в идентично воспроизведенных расцветках и вообще как копии одна с другой…

МОНТЕ-АЛЬБАН

я посетил с определенной целью. Я считал, что там, в одном из освященных мест, где некогда появились «черные и красные чернила», то есть рисованные книги, я смогу лучше, проникновеннее прочесть их страницы, нежели сделал бы это за столом при свете электрической лампы.

Монте-Альбан был местом сапотеков, создателей иероглифов и рисуночных надписей на каменных стелах, поэтому я надеялся отыскать там символы, которые что-то еще подскажут, объяснят пиктограммы, нарисованные в кодексах их соседями, миштеками, с которыми сапотеки постоянно сталкивались, борясь за земли, выплачивали им дань и поставляли рабов для жертвоприношений богам. Еще больше я рассчитывал на настроение, создаваемое храмом, воздействие стен, окружения, некогда задуманного так, чтобы оно благоприятствовало сосредоточению, поискам глубочайших истинных значений символов. И по обыкновению, нашел нечто совершенно иное: понимание масок Древней Мексики.

Я приехал туда ранним зимним утром, как только открыли доступ к руинам и пока еще не успели нахлынуть толпы из лежащего в долине города Оахака. Передо мной вздымалась плоская срезанная вершина могучей одинокой горы, образующей на высоте двух тысяч метров платформу под храмы, пирамиды, площади, стадионы для ритуальной игры в каучуковый мяч. Я отправился напрямую, мало что видя вокруг, кроме фрагментов стен, тяжелых, массивных, поразительно темных при ярком освещении. Мне показалось, что они скорее возведены в военных целях, нежели вызваны к жизни художественным или религиозным вдохновением.

Они не пробуждали во мне ожидаемого настроения. Километр каких-то пирамид, контрфорсов, ступеней… Я поднялся по лестницам, остановился наверху, спиной к солнцу, уже утомленный жарой. Распахнулось пространство, и именно в нем, а не в стенах явилось мне откровение духа. Я стоял под небом, — вернее, небо было вокруг меня. Страна, как с птичьего полета, раскинулась невероятно далеко, по ней ползали тени облаков. Она была ржавой и рыжей, спаленной зимней сушью, запыленной, черноватой и такой далекой, что казалось — видишь ее сквозь голубое стекло воздушного массива, дрожащего, раскаленного.

Я витал в небе вместе с платформой, застроенной храмами, погруженный в хрусталь, в голубоватый столп атмосферы. Вокруг никаких склонов — казалось, вершина горы вздымается как корабль, как палуба парящей под солнцем равнины. Я понял, что мощь священного места таилась как раз в этом вознесении. Человек, насквозь пронизанный лучами, золотыми и голубыми стрелами, легкий, воздушный, стоя здесь, должен был верить, что существуют просторы, сферы, именно такие, как небо, где, свободный от тягот жизни, высвобожденный из тел, чистый разум парит над раскинувшимися внизу далями, открывает тайны и сам раскрывается им навстречу. Здесь, как рассказывал ацтекский поэт, он

взывал, призывал бога,

того, кто находится

внутри небес;

ту, что в юбке из звезд;

того, кто придает блеск вещам;

госпожу нашего тела, господина нашего тела.

Ту, которая носит одежды черные;

того, кто носил одежды красные;

ту, которая парит над землей;

того, кто покрывает ее облаками.

К ним возносил он свой голос,

это было известно,

к Месту Двойственности,

к девяти уровням,

из которых состоит Небо…

Такому видению Монте-Альбана не противоречила установленная археологами военная роль этого горного комплекса. Самым древним строением здесь были оборонительные стены, а владыки горы, судя по многочисленным источникам, вели войны и собирали дань с обширных территорий. Однако это не мешало им, как подтверждают не менее многочисленные наглядные доказательства, — например, более поздние произведения архитектуры, — собирать здесь, в своих храмах, жрецов и мудрецов, чтобы отправлять ритуалы, играть в священные игры, приносить жертвы и стремиться познавать тайны природы.