Обо всем этом, а также о безмерном поле действий бога рассказывают три стелы в Шочикалько. Об одном только они умалчивают, равно как и рельефы и все фиксированные легенды о боге: то ли планету посчитали за бога, то ли созданного бога приравняли к планете…
Я уверен, что произошло последнее. Чрезвычайно сомнительно, думал я, чтобы одни лишь наблюдения за движением планеты, пусть и весьма непростые, могли породить столь интеллектуально сложную, богатую фантазией и многоплановую религиозную доктрину. Кроме того, иначе невозможно объяснить смысл ни змеиного воплощения бога, ни множественности приданных ему сил-функций.
Поэтому, говорил я себе, все было не так. Побуждающей основой сотворения такого бога могли быть биологические знания жрецов, не важно, насколько глубокие. Бога, уже сотворенного, уподобили планете для того, чтобы естественно и величественно показать его последовательные изменения, похожие, однако, на возникновение и жизнь человека. Этот гениальный ход жрецов давал любому простаку из народа, подняв голову, увидеть на небесах своего бога и не забывать катехизис новой веры — основные ее вопросы и ответы — благодаря вечным звездам.
Выходит, что Венера — Кецалькоатль был двойственным богом не только потому, что он, как планета, проходил утреннюю и вечернюю фазы, но и по той еще причине, что человеческие существа тоже проходят через две основные фазы: вначале они «запись» генов в ядре клетки, потом — само тело. Эта «запись» — нереализованный, не воплощенный еще в плоть «проект» — есть, по мифу, Шолотль, Драгоценный Близнец двойственного бога, сокрытый до поры в невидимом мире. Его светозарный выход на небо знаменует обретение человеком тела и сознания, вспышку его духа.
В этой фазе он становился Накшитлем — Четырехногим, ибо в нем теперь две сущности: Шолотль — эталонная генетическая «запись» в каждой клетке тела и возникшее в соответствии с этой «записью» само тело.
Велико было имя бога Кецалькоатля, считал я, ибо в такой змеиной, хромосомной ипостаси он пребывал на своем непостижимом небе — в клетках организма, невидимых людям. Ведь эта форма первична, исходна, божественна по отношению к телу и сознанию. Наконец, такое обличие наиболее подобает богу, ибо оно постоянно, вечно. А тело — Накшитль — подвержено уничтожению. Хромосомы же — пернатые змеи, по мифу, — по сорок шесть мотков с нитями «записи» могущественно живут. Они не только почти идентичны у всех людей и подобны хромосомам у растений и животных, но и ничтожно мало изменяются во времени. Иная только генетическая «запись», — по мифу, Шолотль — различна для каждого из существ в мире. Миллиард лет эволюции почти не отдалили друг от друга хромосомы человека и примитивнейшей мшанки. Хромосомы, независимо от рода содержащихся в них генов, сохраняют свою форму, создают копии самих себя и передают их при образовании новым клеткам.
На одном из углов каменного постамента в Шочикалько я вдруг увидел поразительную сцену. Ее изображение совершенно однозначно говорило о том, что причину двойственности великого бога следует искать не в фазах Венеры, а в самом человеке!
Это были две стоящие человеческие фигуры, изображенные от ног по пояс. Первая — в сандалиях, с лентами, завязанными бантом под коленом, в юбочке из перьев до половины бедра. Вторая, на ступеньке, вплотную к первой, была почти нагой, лишь полотняная повязка свисала у нее с ягодиц, да бедра охватывало
Эту сцену все считали изображением Кецалькоатля и Шолотля — Драгоценных Близнецов. Иными словами — планетой Венерой в ее двух воплощениях — Утренней и Вечерней Звезды.
Так оно наверняка и есть, только под таким толкованием содержится, подумал я, более глубокое, тайное значение. Главный смысл этой сцены таился как иносказание в том, каким образом были показаны божественные братья. Оба обликом люди, но один — рослый и зрелый, вполне сформированный, богато наряженный человек, а другой, за ним, словно тень или его второе «я», недозревшее, нагое — тоже человек, но лишь в какой — то фазе развития и при этом, скорее, ранней… Если, как ранее я попытался показать, yugo было изображением согнутой хромосомы, то в таком случае Шолотля, охваченного этим ярмом, можно воспринимать как генетическую «запись» стоящей перед ним фигуры уже полноценного, божественно совершенного человека.
Я провел целый день среди руин, фотографируя, зарисовывая, читая, размышляя. Никто не мешал мне. Только раз двое французов попросили запечатлеть их на фоне «постамента змеев». Вечером, до захода солнца, явился служащий и попросил покинуть руины, а ежели сеньор желает остаться на ночь, то не ближе чем в трех километрах отсюда. Так вот охраняли остатки барельефов, которые еще не успели расхитить.