— Обычную. Географическую. Только разрезанную и очень подробную.
— Крупномасштабную?
— Да. Парфенов так ее назвал.
— Где вы ее искали?
— Везде. И в книгах, и в одежде, которая на виду. Даже в сундуках.
— Нашли?
— Нет.
— Где живет Парфенов?
— Ей-богу, не знаю. Он говорил, что работает в Лесохиме на подсобке. А лесохимцы летом все в лесу живут.
— Парфенов приходил один?
— Всегда один, когда ко мне шел. Но два раза я его видел с несколькими такими же, как он.
— Где видели?
— Да здесь же, на станции. Первый раз он их встречал. Их трое к нему приехали, с двухчасовым ночным. А второй раз они в ларек за продуктами приходили.
— Как зовут Парфенова?
— Не знаю. Он не сказал.
— Где вы с ним встречались?
— Он всегда сюда приходил. Тут ведь всегда народ толчется.
— Что вы рассказывали ему о Когуте?
— Все.
— И про крючок в доме Когута?
— И про крючок,— шепотом подтвердил Кабелко и умолк. Он, видимо, ожидал, что Горин после этого признания сразу же арестует его. Но следователь, прекрасно понимавший состояние перепуганного парня, после долгой паузы спросил:
— Сколько вам платил Парфенов?
— По-разному,— покраснел Кабелко...— Когда пять, когда семь рублей, а раза два по десяти.
— Щедро,— констатировал Горин.— Когда вы его видели в последний раз?
— Вчера под вечер.
— Что он вам приказал?
— Велел сказать Немко, что «Николай Угодник» завтра явится ему.
Выдержка на этот раз изменила Горину. Услышав о скором явлении «Николая Угодника», он широко открыл рот, а глаза, как говорится, «полезли на лоб». Но, заметив предостерегающий жест Полозова, стоявшего у стены за спиной Кабелко, следователь сдержал вертевшееся на языке восклицание и, помолчав, будничным тоном спросил:
— И часто вам приходится быть курьером «Николая Угодника»?
Ничего не заподозривший Кабелко вначале не понял вопроса, а затем, уразумев, начал шепотом подсчитывать, загибая пальцы.
Между тем Полозов несколько раз принимался разглядывать четвертушку бумаги, пришпиленную конторскими кнопками справа на стене. Это было расписание товарных поездов, проходивших через станцию. Написано оно было рукою Кабелко, что и удостоверяла кудрявая с замысловатыми росчерками подпись, красовавшаяся в углу четвертушки. Это безобидное расписание почему-то насторожило Ивана. Что в нем было необычного? Что оно напоминало?— Иван никак не мог вспомнить и все же чувствовал что-то особое в этом расписании.
Перечитав весь текст и не поняв, чем оно его встревожило, Иван начал рассматривать красивые четкие буквы и вдруг... Иван чуть не влепил кулаком по лбу. Как он мог забыть?! Анонимки! Ведь одна из анонимок была написана почерком, похожим на почерк Кабелко.
Иван вытащил из полевой сумки фотокопии анонимок. Да, несомненно, вот эта, самая длинная, была написана рукой кладовщика. Правда, Кабелко, трудясь над нею, видимо, старался писать не так, как обычно, но делал это так наивно, так неумело, что не требовалось специальной экспертизы для установления факта — анонимка и расписание написаны одной рукой.
Полозов за спиной Кабелко показал Горину фотокопию, затем кивнул на расписание. Горин сразу понял. Он ничего не ответил, но благодарно улыбнулся Ивану.
— Пять раз,— приняв благодарную улыбку на свой счет, радостно установил Кабелко количество вызовов Немко к «Угоднику»,— пять раз вызывал этого старого дурака. Летом было проще, Немко ночевал то в пустом складе, то под пакгаузами, то прямо среди штабелей леса. Можно было незаметно подойти и исчезнуть. Теперь труднее.
— Значит, этот самый Немко не знает, что именно вы передаете ему волю «Николая Угодника»?
— Конечно, не знает. Он же идиот. Он думает, что и в самом деле слышит голос с неба. Я ведь изменяю голос. Меня Парфенов обучил.
— А изменять почерк вас тоже Парфенов учил?— как бы между делом уточнил Горин.
— Как изменять? Какой почерк?!— сразу же завянув, упавшим голосом переспросил Кабелко.— Я не понимаю...
— Все вы понимаете, а кружитесь для того, чтобы нас обмануть,— резко оборвал отпирательства Кабелко Горин.— Ничего у вас не выйдет. Анонимку с клеветой на Когута вы писали измененным почерком. Так или не так?
Потрясенный Кабелко молчал. Мысли, как перепуганные мыши, метались в его голове. «И про анонимку узнали! Господи, что же теперь будет? За клевету на красного партизана мало не дадут, расстрелять могут. Господи, помоги! Никогда больше ничего такого делать не буду...»
Обычно равнодушный к религии, Кабелко сейчас страстно уговаривал бога помочь ему. На секунду у него в сердце даже вспыхнуло убеждение, что сейчас что-то произойдет и все изменится, все будет по-другому. Может быть, он спит и видит все это в тяжелом, кошмарном сне. Вот он проснется и..., но снова раздался голос Горина, и Кабелко почувствовал, как все внутри его холодеет. Нет, никакого чуда не будет, и он не спит, и все это не сон, а страшная явь.
— Что ж вы молчите?— насмешливо проговорил Горин.— Вспомнить не можете. Я вас спрашиваю, сколько Парфенов уплатил вам за анонимку?
— Двадцать пять рублей,— чуть слышно ответил Кабелко.— Я не соглашался...