Задолго до Истмата

— Увы! — ответил он. — Завтра мы должны быть в Гдове. У нас каждый день на счету.

Уговорились, что царица с ближними боярами останется в Пскове и заночует в монастыре у гостеприимного игумена Серафима, а премьер-министр с Иннокентием и князем Одоевским тотчас отправятся в Гдов, где позаботятся о постоянном жилище для Софьи Алексеевны.

— Учтите, мой хороший, долго засиживаться в лавре я не намерена! — шутливо пригрозила она Ростиславу. — Мне главное, чтоб в доме были две теплые комнаты: спальная и нужной чулан. Остальное не имеет значения.

— Forever trusting who we are, and nothing else matters![2] — дурашливо пропел Ростислав, усаживаясь в карету.

— Простите, Ростислав Алексеевич, — обратился к нему князь, — это не на латыни? Что означает?

Каманин чертыхнулся. Бери вот и объясняй, башка твоя несдержанная.

— Это английский, — любезно поправил он, — строка из песни, уважаемый Алексей Никитич, весьма популярной у нас на родине. Михалыч, уважь нашего гостя, изобрази на своем ситаре священный опус!

Иннокентий немного покряхтел, подождал, когда карета тронется, а затем достал из-под сиденья упакованную в чехол гитару. Пробежался легонько по струнам для проверки настройки, а затем негромко запел:

So close no matter how far

couldn’t be mach more from the heart

forever trusting who we are

and nothing else matters…

— Странный стиль игры! — отозвался князь Алексей, когда утихли последние ноты. — Да и манера пения... я никогда не слышал, чтобы так пели.

— Мы все со странностями! — уклончиво ответил Ростислав. — А поэты, говорят, вообще. Вы, любезный князь, слыхали когда-нибудь о стране с названием Япония?

— Где это? — вопросом на вопрос ответил князь. — Я считал, что знаком со всеми странами. Но такого названия, признаться, не слыхал.

— Есть такая страна! — продолжил беседу уже Иннокентий — он лучше владел предметом. — Да что страна! Целая культура! Целая культура на одном маленьком острове. Так мы не об этом. Не обладая философией японца, смысл их литературных творений вообще не понять... перевод с языка звучит обычным набором фраз, и непонятно, почему тот же Мацуо Басе с его «Соломенным плащом обезьяны» настолько популярен. А ведь он — наш с вами современник.

— Простите, — не понял Одоевский, — а почему вы заговорили о Японии? Нам предстоит туда путешествие?

Ростислав чертыхнулся во второй раз.

— Нет, Алексей Никитич, — сказал он, — сравнение с Японией было чисто эфемерным. Впрочем, поскольку вы являетесь главой Сибирского приказа, вам предстоит еще многое узнать об этой стране.

— Ох! — вздохнул князь. — Не были бы вы столь любезны, Иннокентий Михайлович, передайте кучеру, чтобы остановился. Мне непременно нужно облегчиться. Спасибо!

Когда он вышел в придорожные кусты, Ростислав посмотрел на сконфуженного Иннокентия.

— Ты бы ему еще анекдот про китайскую пишущую машинку рассказал! — фыркнул он.

— Между прочим, — заметил Кеша, — японскую тему затронул ты.

Вот япона мать! Ростислав постучал пальцем по лбу и поклялся следить за своими мыслями. Еще бы завел с князем беседу о порноиндустрии! Тут вернулся повеселевший Одоевский и взахлеб заговорил о своей любви к блюдам из рыбы. Одно лишь омрачало князя. Чрезвычайно богатая фосфором и витаминами A и D пища вызывала у достойного князя Алексея банальный понос. Он страдал, но отказаться от ломтика-другого рыбного филе было выше его сил. После третьей остановки за пять верст Ростислав остановил уменьшившийся наполовину поезд и потребовал к себе фельдшера.

— Пабло! — обратился он к сержанту на итальянский манер. — У тебя в котомке угольку активированного супротив диареи не найдется? Чего-то наш Алексей Никитич занедужил.

— А як же ж! — воскликнул бравый эскулап. — Есть такое дело. Но я бы советовал вечерком сосновых шишек заварить в котелке — всю хворь как рукой снимет.

— Спасибо! — прокряхтел бедный князь, когда ему в пасть засыпали горсть черных таблеток, и он судорожно сглотнул их, запив водой. — Бог мой, они что, живые? Во рту вдруг как забулькало!

— На здоровьице! — улыбнулся фельдшер. — Я после такого обильного стола тоже парочку капсул мезима принял — сразу легче стало.

— А ну-ка, друг любезный, — вмешался Иннокентий, — дай и мне этого мезима. У меня такая тяжесть в желудке, точно у акулы, которая наглоталась железных ядер.

— Дай и мне! — протянул руку Ростислав.

Лекарь щедро одарил объевшихся бояр лекарством и заторопился к себе в повозку. Поезд еще не тронулся, как Ростислав крикнул бровастому Овдокиму, наделенному ассоциативной кличкой Леонид Ильич.

— Леонид Ильич, спой что-нибудь!

— Конфетки-бараночки! — загундосил Овдоким во весь голос.

В головной карете Ростислав с Иннокентием едва не надорвали животы.