Zαδница Василиска

Из раздробленного силовыми шнурами «Ежей» шлема слышны команды на немецком. Похоже, там сейчас не до нас, командир конкретно истерит. На нашей волне сплошной мат, но спокойный, даже весёлый.

Темирдяев давит из баллона тонкий шнур взрывчатки. Один овал, второй, впечатывает в массу детонаторы. Расходимся в стороны.

– Хоп!

Стекло шлема на мгновение чернеет, отсекая вспышки. Сам взрыв в разреженной атмосфере почти неощутим.

– Играю!

Бэргэн швыряет в отсек «Вспышку», я прыгаю внутрь вместе с ней. Удар в правое плечо, в левое колено, потом очередь уходит в сторону. Не пробили. Экран шлема светлеет. Получи, сука!

Вольфрамовая стрелка из нагана – не свинцовые шарики «Эрмы», за вражеским силуэтом на переборку плеснуло. Темирдяев, не входя в помещение, жжёт прыгнувшего мне за спину урода разрядом «Горыныча».

Перекошенное лицо за стеклом шлема, ненавидящий взгляд… Рожа смутно знакома. Бред, этого не может быть. Тесак отрубает немцу правую руку. Хлынувшую из обрубка кровь сразу пережимает система жизнеобеспечения, пенится герметик. Отбиваю наганом в сторону левую клешню врага и всаживаю тесак в живот, рассекая кишки и печень. Всё, не жилец.

Прыгаю дальше по коридору. Крик Бэргэна в наушниках, что-то большое и тёмное летит в лицо…

– Осторожнее, бегемот, боком давай! – Елена в ярости. – Васильич, помоги! Аккуратнее, мать вашу за ногу на четыре звезды, аккуратнее!

– Не рычи, не дома. Не сдох ещё, значит, будет жить. Не хрен было варежку разевать. Великий воин, бл… гантели головой ломает. Придурок!

– Осторожнее, сказала! – Туманская ловко и сноровисто выковыривает тело Лобачевского из боевого скафа, упаковывает в капсулу медблока. Почти не глядя лепит к бледной коже присоски датчиков диагноста, опускает крышку и активирует систему.

– Пленные есть? – поворачивается Хренов к Плетнёву. Гора брони в ответ брезгливо делает характерный жест кистью руки.

– Ну вы мясники, бл…

– Да торопились… – Штурмовик, качнув шлемом в сторону медблока, поясняет причину.

Хренов разводит руками – понимаю, мол, так спросил, на всякий случай.

– Семён, ты тут присмотри, я глянуть хочу, кому это мы сдуру вломили…

– Да иди, иди. Любуйся. – Семён отстёгивает правую перчатку и начинает избавляться от шлема. – Мы там даже и не испортили ничего. Почти.

Азарт стремительной, не оставляющей времени на размышление схватки сменяется апатией – слишком много потрачено энергии. Люди двигаются, как сонные мухи, на голых рефлексах выполняя самые необходимые действия.

Штурмовики медленно избавляются от тяжёлого снаряжения, так же медленно укладывают его детали на места хранения, подсоединяют к системам подзарядки.

Бэргэн и Елена, не снимая лёгких скафандров, проверяют состояние оружейных и прицельных комплексов, после чего якут, тихонько напевая под нос, принимается муштровать робота-уборщика, утилизирующего остатки несъеденного завтрака. Елена садится у медблока, бессмысленно уставившись на мигание индикаторных огней.

Агрегат звенит сигналом и сплёвывает на палубу реанимационную капсулу через тридцать одну минуту сорок семь секунд после включения. Аркадий выбирается из лечилки, внимательно осматривает голое своё тело, чешет справа под мышкой…

– Похоже, мы всё-таки победили… – вслух удивляется он.

Елена медленно встаёт и отвешивает ему сочную затрещину, после чего обнимает и страстно целует в губы.

– Козёл малолетний, – оторвавшись, шепчет женщина и снова впивается своими губами в губы Лобачевского.

Семён и Мишка, вдоволь налюбовавшись зрелищем, аккуратно отделяют геолога от капитана, помогают Аркадию добраться до каюты и одеться.

К тому времени, когда экипаж снова собирается в кают-компании, раздаётся короткое шипение шлюза, пропускающего во внутренний объём корабельного инженера.

Хренов необычно строг и подтянут. Сняв шлем, берёт его на сгиб левой руки, церемониальным шагом подходит к Аркадию, кладёт перед ним массивный, сверкающий белой эмалью орден и отдаёт честь. Выдыхает, расслабляется и долго, с наслаждением матерится.

– Вы понимаете, что мы сделали, а? Команда калек и моральных уродов, с сосунком в командирском кресле?

– Васильевич, не дури, в чём дело? – Плетнёву не хочется числиться ни калекой, ни моральным уродом. – Не тяни, старый хрен, выкладывай.

– Это… – пустотник кивает в сторону борта, – «У-157», понятно? А, что с вас, кочколазов, возьмёшь! Мы завалили Валентинера! Того самого!

– Васильевич, не может быть… То-то мне рожа показалась знакомой… – Лобачевский ошарашенно разглядывает трофейный орден, рыцарский крест с мечами.

Ветеран довольно щерится и кивает утвердительно:

– Мальчик, ты своим антикварным тесаком выпустил кишки капитану цур зее Максу Валентинеру. Тому самому, за уничтожение или поимку которого наши сраные союзнички два года назад обещали пять миллионов спейларов. И ещё – сегодня я назвал тебя малышом последний раз, господин мичман.

Торжественный момент портит Мишка: сгребает со стола орден, вертит его, разглядывая со всех сторон, только что не нюхает.

– Чё, правда, что ли? – Пробует на зуб, кривится недовольно: – Тьфу, не золото ни фига!