Задание на дом, или Реферат о Фёдоре Коне

Десятилетний мальчишка, Федька Петров, будущий великий зодчий, едет с отцом, Савелием Петровым, тверским мастером, в Москву строить Опричный двор[1]. На Руси тревожно. С запада норовит оторвать себе кусок — Смоленщину — Польско-литовское княжество. На юге — татары, память о которых еще слишком свежа. Тяжко. Непосильную эту ношу помогают нести труд да молитва. Строительство на Руси всегда начиналось с храма, причем строили всем миром. Поэтому деревня, где был храм, именовалась селом. Село — сила. Русь всегда крепка была своими селами. Село давало хлеб, село давало воинов — защитников.

Эти времена оставили в нашей памяти много святых молитвенников за Русь. Один из них — наш смоленский — Герасим Болдинский, русский святой, подвижник, основавший на Смоленщине Болдинский монастырь. Существуют неоспоримые сведения, что Федька Петров, а впоследствии — Федор Конь родился на Смоленщине, более того, он связан с Болдинским монастырем крепкими узами веры и любви к родной смоленской земле.

— Федька! Москва-матушка! Что зазевался? Приехали почти! — Савелий потрепал сына по непослушным густым вихрам, торчавшим из-под шапки. А Федька, закусив губу, восторженно смотрел на голубое московское небо. Весна как хорошая хозяйка, готовила город к Светлому празднику [2] — раскрашивала прозрачной синевой небо, золотила ласковым солнцем купола храмов, а потом, как юница[3] голубоглазая, засматривалась на свое отражение в тронувшейся ледоходом Москва — реке.

Отец неторопливо правил лошадкой. Задумчивое лицо его светилось тихой радостью. Предстояла работа, а отец любил ее заветно. Владел топором мастерски, возводил хоромы — залюбуешься, украшал резьбой — птицами да цветами. У Федьки первой игрушкой тоже был маленький топорик, сделанный отцом своему первенцу. Сколько себя помнил Федятка — всегда рядом отец. Видел, как дома из-под отцовского топора росли, как грибы в лесу. Больше всего, конечно, любил, когда строили церкви да колокольни — круглые купола, золотистые стены. Словно свечки, светили храмы, возведенные отцом.

— Святое дело, сынок, храм построить. А самое главное — храм в своей душе!

— Это как, тятя?

— Любовь растить надо, как цветок.

— Как можно любовь растить? Тут любишь или нет. Я вот тебя люблю, мамку, Андрюшку Клепку. А вот Домашу — нипочем, она у меня давеча свистульку забрала и не признается. Как ее любить, Домашу-то?

— Глупый ты еще, Федька. Усвоил, что любовь может быть за что-то. Вот птица сидит, видишь? — Отец отложил кнутовище и протянул сильную, словно вырубленную тем же топориком из дерева, ладонь.

— Где?

— Ну вот, на березе.

— Ну, вижу.

— Любишь ее?

— Еще чего! Птицу неразумную. Толку от нее, любить.

— Вот-вот. Как же мастером собираешься стать? Я вот давеча птицу вырезал, как же без любви? Мастера своего дела без любви не бывает. Так, подмастерье бездушный…Тпррру-у, Касатушка!

— Ты и Касатку любишь?

— А как же? Божья тварь. Везёт нас, не ропщет…

— Странно, тятя… Не думал я об этом.

— Подумай. Времени у тебя много, вся жизнь впереди. Бог — любовь. Смотри, с какой любовью он наш мир сотворил. Пчёлка летит, мёд собирает, травинка к солнышку тянется, почки на деревьях хранят внутри красоту небесную. Подумай, Федька, почки той — с ноготок детский, а внутри — чудо чудесное. От солнышка раскроется она, распахнется, а оттудова — листик аль цветик Божий. Расцветёт он красотой невиданной, два денька всего покрасуется, а потом — опять работа нам невидимая — яблочко будет взращивать или грушу какую. И всё тихо-тихо, сынок, без шума. И во всём красота, в самой безделице. И человеку, чтобы красоту сделать — ой как потрудиться надо. И шуметь поменьше. А без любви и красоты не сыщешь…

Федька молчал, поражённый словами отца. Он давно замечал, как светились глаза, когда он работал, как сердито хмурились брови, когда из-под топора выходило на Божий свет не то. Во всём отец стремился к красоте, все делал с любовью. Может, оттого и славился он мастерством своим. Вот едут они в Москву, позвали строить. Говорят, сам царь позвал.