Задание на дом, или Реферат о Фёдоре Коне

— Ну и выбрось. Зачем искушаться? Бабушка мне говорила, что все скверные помыслы сначала в голове…

— Чё на каникулах делаешь?

— К бабушке поеду. В Болдино. А ты?

— А мы с Егором в деревню, будем отцу помогать баню строить.

— Здорово. Настоящую баню?

— А какую? Конечно. Уже и сруб купили. Будем собирать.

— Ну, Федька, даешь. Прямо зодчий.

— Чего обзываешься?

— Да ты что! Это же красивое слово. Вслушайся! Зодчий! Зод-чий… Слово произошло от древнерусского, в переводе — строитель, каменщик.

— А ты откуда знаешь?

— Я же тебе уже говорила — реферат пишу, про Фёдора Коня. А он — кто? Зод-чий!

Подошли к дому, постояли молча у подъезда.

— Ты не обижайся, что я тебя обозвал кадушкой в прошлый раз.

— Ты что? Кадушка — классная штука. На Руси в древности без кадушки никак.

— Реферат?

— Да нет, это я так знаю.

— Википедия?

— Википедия.

— Пока.

— Пока.

Болдино, липень 1591 г.

Знакомься — Мартын, сын великого зодчего Федора Коня. По сведениям летописи доподлинно известно, что Мартын работал в Болдинском монастыре, есть запись в летописи, что 30 декабря 1591 года ему выплачена зарплата за полгода — целых двенадцать алтын[55] и три деньги, а 30 июня, через полгода «Мартыну, прозвище Конь, дано ему на полгода четыре гривны[56]…» Причем, в летописи его имя пишется то Мартын, то Мартин. Видно летописец сомневался, а может, просто ошибка. Такое ведь бывает, когда пишешь, правда?

По улице ехал парень на серой мохнатой лошадёнке.

Из-за тына появилась вихрастая голова. Два круглых голубых глаза с любопытством смотрели на всадника.

— Эй, где двор Андрея Клёпки, бондаря?

Голова поморгала и исчезла за тыном, а вместо нее из лаза в лопухах вынырнул малец в портах, крашеных бузиной и белой холщовой рубахе. Гришка, к которому обратились с таким уважением, приосанился, одернул рубаху.

— Да на краю села, у леса. А зачем тебе, добрый человек?

— У вас все на селе такие любопытные?

— Через одного. Время такое — держи ухо востро, — важно хмыкнул. — А дядька Андрей у нас — человек незаменимый. Сманят иль еще чего — без бондаря пропадем.

— Он у вас один что ли, бондарь на все село?

— Ну, не один, положим, я у него в подмастерьях, да брат мой старшой, Егор.

— Ну, ты, я смекнул, главный среди них мастер?

Гришка залился пунцовой краской:

— Да не! Я пока на подхвате. А дядька Андрей такой — один. В наших бочках все бабы грузди да капусту солят.

— Обойдутся бабы.

— Дык, не только бабы. Давеча, князь купель для бани заказал, из самого Смоленска. Да и в монастыре все бочки да купели — наших рук дело.

— Ты откуда ж такой разумной?

— Оттуда. Тётка говорила, что мамка меня в квашеной капусте нашла, оттого и мыслю крепко.

— Ого! Палец в рот тебе не клади.

— И правильно, мне бы чего послаще!

— Ну, так и быть, на тебе послаще! — достал из кармана яблоко, бросил Гришке. Тот поймал на лету, укусил крепкими белыми зубами, да так, что сок брызнул.

— И, правда, сладкое.

— Зовут-то тебя как?

— Григорием. Тетка Авдоня Гриней кличет, а как разозлится — чёртом окаянным. Называй, как тебе хочется.

— Григорий! Крепкое имя! А я Мартын, Мартын Конь. У меня отец — Фёдор. Фёдор Конь. Может, слыхал? Градостроитель.

— Слыхал. Дедушка Терентий, что Болдинский монастырь отстраивает, рассказывал. Он же и родом из наших краев, только уехал давно.

— Точно. Пойдёшь со мной в Болдинский монастырь? Работы там! Трапезную строить нужно. Колокольню опять-таки.

— Пойду, коль тетка Авдоня отпустит.

— А мамка-то где?

— Померла мамка.

— Сам-то уже не маленький, чай! Ремесло какое в руках держишь?

— Ты чаво, дяденька, запамятовал?

— Ой, запамятовал, ты ж бондарь.

— Бондарь. Клёпки дяде Андрею подсобляю мастерить.

— А тятька?

— Тятька сгинул под Полоцком, с литовцами бился.

— Так ты кормилец теперича?

Гришка приосанился, важно произнес:

— Кормилец. С Егором, старшим братом. Так и есть. Кормильцы!

— И много заробляете?

— Прибыток идет — полушка к денежке, деньга к полтине, полтина к рублю. Не бедствуем. Тетка Авдоня все складает в горшок. Будем жаницца — пригодицца.

— Эка, молодчик! Ну, бывай, а над моим предложением продумай.

— Вдругорядь, дяденька Мартын.

— Дяденька, — передразнил. — Так возле леса изба то?

— Возле леса то. Только смотри, дяденька, у него дочка, ты уж с ней поосторожнее, поберегись.

— А что, хворая иль ещё чаво?

— Хворая. Нюшкой величают. Только она, когда ее Нюшкой зовут, может вцепиться, как кошка, в бороду. И не смотри, выдернет все, что под руку попадется.

— А как же величать ее, чтоб бороду не выдрала? — Мартын погладил едва берущуюся курчавую растительность на округлом, с ямочкой подбородке.

— Величай Кадушкой! Зело[57] обрадуется, расцелует да в красный угол посадит.

— Чавой-то Кадушкой? Не внемлю. Много плоти на ей наросло?

— Да не, плоти мало. — Гришка растопырил руки, примериваясь к Нюшкиной плоти. — Зело гордится тятькой своим. Тятька — бондарь, вот она на «Кадушку» и отзывается.

— Ну, спасибо, мил человек, чудно у вас на селе. Дочь кузнеца на «Наковальню» ведется?

— Точно.

— А дочь конюха?

— На «Уздечку». Разумной ты, дяденька Мартын. Палец в рот не клади.

— На што мне твой заскорузлый палец. Мне б чаво послаще.