Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали.
Нас осталось только два, нас с тобою на***ли…[8]
– Жак, хорош тошнить, и так хреново, – перебил медика Глобус.
– Ну, Псих, чего молчишь? Что дальше делать-то? – посыпались со всех сторон вопросы. – Надо что-то решать! Нельзя так!
– Ладно. Мужики, у меня к вам есть предложение. Большая часть отряда уйдет в тыл, посидит пока в каталажке. Там безопасно, кормят по часам, и снаряды не прилетают. Я и кто-нибудь из добровольно желающих останемся здесь. Я буду вести стримы в прямом эфире и выкладывать разные ролики – короче, буду делать все, чтобы привлечь внимание общественности к нашей ситуации. Думаю, недельки за две все решится в нашу пользу. Раскачаю общественное мнение, подниму волну, а там все само решится. Мне нужно человек десять, чтобы следить за камерами да укропов шугать, держа их на расстоянии.
– Я с тобой, – тут же заявил Бамут.
– И я, – поддакнул Пестик.
– Я тоже останусь, – спокойно произнес Глобус.
– Глобус, ты чего? – удивился Крест. – Тут же никакого гешефта нет, с чего ты вдруг решил остаться?
– Эх, Крестик, мелко ты мыслишь. Если все решится в нашу пользу, то все, кто проведут в глухой обороне пару недель, гарантированно получат звезды Героев России. А там столько льгот полагается, что мама не горюй. Опять же, лучше под украинским огнем в «блинах» сидеть, чем в каталажке париться. Жрачки тут немерено, БК хоть жопой жри, сиди себе да в укропов постреливай. Красота! Ну и самое главное: я сейчас именно там, где и должен быть, – в строю и на войне. Я здесь ради своей жены, своих детей, их еще не рожденных детей, моих будущих внуков.
Уйдем в тыл и будем сидеть в тюрьме? Да, я уверен, что Псих сделает все, чтобы вытащить нас и вернуть в строй, но пока мы будем в безопасности за решеткой, то какое-то количество укропов не погибнет от моих пуль, а это значит, что война на какую-то пару дней затянется.
В общем, я остаюсь. И пусть меня убьют, но если за это время я уничтожу пару-тройку лишних бандерлогов, то, значит, наша победа станет чуточку ближе, а это уже немало. И если меня убьют, то жена в тылу получит «гробовые», дети бесплатно поступят в любой российский вуз и будут получать пособие по потере кормильца, еще дадут сертификат на жилье или земельный участок, и на Девятое мая в шествии «Бессмертного полка» мой портрет будут нести мои дети, а потом и внуки. А это уже очень много и капец как важно для меня. Так что я остаюсь с Психом и буду тут кошмарить укропов.
– Точняк! – кивнул Крест. – Я тоже остаюсь!
– И я!
– И я!
На захваченном украинском батальонном опорном пункте пожелали остаться все бойцы «Десятки», включая раненых, команду Шута и освобожденного из плена заросшего густой бородой бойца.
– Ну, раз все согласны, то тогда по боевым постам! Завтра долгий день, будем кошмарить укропов по всем фронтам! Джокер, поставь что-нибудь жизнеутверждающее, – довольно улыбнувшись, произнес я.
Особист Костя разработал хороший, добротный план. Все прошло как по маслу. Вот только по его расчетам в тыл должна была уйти минимум половина бойцов «Десятки». Они были нужны там в качестве инструкторов для скорой подготовки личного состава находящегося на формировании нового 10-го отдельного десантно-штурмового батальона – тактической группы. Но парни рассудили по-своему. Никто не захотел уходить в тыл, все решили остаться в строю и продолжить воевать в полном окружении, без поддержки, на свой страх и риск.
Кроме меня, никто о плане Кости-особиста не знал, даже Бамут был не в курсе. Это была только моя тайна, мой крест и моя ноша.
Перед угрозой военного нападения и в бою воинская доблесть считается неотъемлемым качеством воина. Стоять насмерть за брата и отца, за Отечество, являлось неписаным правилом русских ратников. «Прославим жизнь свою миру на диво, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Не пощадим жизни своей за землю русскую!» – говорил князь Игорь, обращаясь к своей дружине, выступавшей в поход против половцев.
Десятый ОДШБ остался на позициях и не отошел в безопасный тыл. Мы будем держать рубеж столько, сколько будет надо. Умрем, но позиции не оставим!
Джокер клацнул кнопками на своей колонке, и над захваченными украинскими позициями, которые станут в ближайшие дни неприступной цитаделью, понеслась разухабистая песня:
Эпилог
– Заключенный Пшенкин, на выход! – раздалось снаружи тюремной камеры.