Зачистить Чистилище

Страхов и вправду чувствовал себя так же, как, наверное, должен чувствовать приговоренный к смертной казни, который, ступив на эшафот, вдруг узнает, что его помиловали.

Пилоты аэропланов отдали ему честь, он ответил им тем же.

Короткий бой угасал. Почти у всех закончились боеприпасы. Поредевшая германская эскадра уходила.

Страхов поискал на земле выпрыгнувшего пилота. Парашют запутался в колючей проволоке. Страхов сперва хотел приказать одному из аэропланов приземлиться, чтобы забрать пилота, но того нигде не было видно, и, скорее всего, он уже спрятался в форте.

«Несладко ему будет», — подумал Страхов, потом приказал подчиненным уходить на базу.

«Ох, ночка будет неспокойная».

Он знал, что неприятель форт в покое не оставит и раз за разом будет посылать на его бомбежку аэропланы, а потом попробует взять его штурмом.

Страхов не поможет уже штурмовикам. Он потерял за два вылета чуть ли не треть своей эскадры, и его аэроплан тоже был поврежден и уже не годился для нового полета. Техникам потребуется не меньше трех-четырех часов, чтобы его исправить.

«Пиррова победа какая-то».

Один из аэропланов эскадры чадил дымом, огонь еще не охватил двигатель, но тот начинал покашливать и снижать обороты.

Как это ни прискорбно, но его миссия на этом заканчивалась. Воздушное прикрытие форта необходимо было передавать другой эскадре.

У Мазурова гудело в ушах, точно он только что выбрался из огромного колокола, по которому ударил какой-то шутник. Он почти ничего не слышал из того, что возбужденно говорил ему спасенный пилот. Сам пилот, похоже, был оглушен или все никак не мог отойти от боя, в котором ему так повезло, причем вдвойне: и когда он смог выбраться из подбитого аэроплана, и когда смог отцепиться от парашюта, прежде чем его потащило на ряды колючей проволоки. Ему тогда не только одежду бы разорвало, а по телу точно теркой прошлись бы, содрав и кожу, и мышцы до костей. Пилоту было лет двадцать пять. Не больше. Он упал в метрах пяти от форта.

«Счастливчик», — думал Мазуров.

Пилот указал на трупы, валявшиеся в коридоре.

— Нет времени их вынести, — сказал Мазуров.

— Много их?

— Хватает. Но вы ранены? — спросил он пилота, видимо, очень громко, потому что пилот от его голоса поморщился.

— Нет, — сказал он.

— У вас кровь на лице.

Мазуров уже лез за бинтом, чтобы перевязать пилота. Тот только сейчас, похоже, заметил, что левая бровь у него намокла, провел по ней рукой, размазывая кровь, посмотрел на ладонь.

— Действительно, — удивился он, — немного задело. Ерунда.

— Давайте я вас перевяжу.

Он помог снять пилоту кожаный шлем, быстро забинтовал рану. Она и вправду была пустяковой, не опаснее пореза.

— Спасибо, — сказал пилот, — мне теперь с вами придется немного повоевать.

— Буду очень рад. У меня каждый человек на вес золота.

С нижнего этажа послышалась автоматная стрельба. Пилот встрепенулся, вопросительно посмотрел на Мазурова.

— Расстреливаете, что ли, кого-то? — усмехнулся он.

— На нижнем этаже австро-венгры. Два верхних — у нас. Они иногда пробуют прорваться.

— Да, сложная ситуация. Ваши люди, думаю, получше меня обращаются с орудиями. Давайте, я отправлюсь сдерживать эту фронду в подвале.

— Отлично. У вас из оружия, я смотрю, только пистолет. С ним много-то не навоюешь. Вам дадут автомат и гранаты.

Их больше не бомбили, видимо, на фронте у австро-венгров совсем было плохо и они побыстрее решили вернуть форт назад.

Повсюду обнажился бетон, землю с него сорвало, как будто шкуру с освежеванной туши убитого зверя. Одно из орудий заклинило, да еще в таком неудобном положении, что рассчитывать на него не приходилось, у другого и вовсе искривило ствол, и стрелять из него мог решиться разве что самоубийца.

Мазуров в очередной раз молился на австро-венгерское командование, которое не скупилось на строительство этого форта и следило за тем, чтобы никто не посмел что-то положить себе в карман при его возведении. Игнатьев сообщил, что полковник фон Гренчер, поначалу ведающий этим строительством, залез в долги, ухаживая за солисткой венского кабаре, и решил по традиции восполнить дыру в своих финансах за счет экономии на строительстве, благо ему достался столь лакомый кусок.

Мазуров не сомневался, что с солисткой кабаре фон Гренчера познакомил либо сам Игнатьев, либо кто-то из его агентов. Начальник разведки получал удовольствие от подобных авантюр. Но сорвать строительство все-таки не удалось. Растраты и промашки при строительстве обнаружила комиссия из Генштаба, был показательный процесс и, несмотря на то, что фон Гренчер делился с вышестоящим руководством, никто в трудную минуту не стал его спасать. Из него сделали козла отпущения — разжаловали, отняли все награды и расстреляли за саботаж, а семью лишили дворянства, выселили из столицы и конфисковали имущество. Зато у тех, кто продолжил его дело, и мысли не появлялось нажиться на строительстве, так что форт сделали на славу и пережить в нем можно было любую бомбежку.

И все же австро-венгры отчего-то считали, что его можно разрушить снарядами.