Наше общение напоминало беседу двух людей, использующих иностранные разговорники, чтобы поговорить о вещах, которых ни один из них не понимает; вы полагаете, что спрашиваете, как пройти в церковь, но в переводе это звучит как "мне нужна английская булавка для моего хомячка".
Существо было безумным – я так ему и сказала – но я была намерена продолжать. Возможным это сделали здравый смысл книги, которую я писала по утрам и размеренная и спокойная работа в саду весной и летними вечерами. Выращивать капусту и фасоль очень полезно для душевного спокойствия. Творчество очень полезно для душевного спокойствия.
Наши послеобеденные сеансы привели к тому, что мир перестал быть пропитанным безумием. Я заметила, что больше не чувствую себя загнанной и не ожидаю удара в спину. Панические атаки и безудержные рыдания тоже прекратились.
Почему я не пошла к специалисту и не оттащила туда же существо? Я пробовала, но это не сработало. Сеансы у доктора казались фальшивыми. Я не могла озвучить правду, а моя дурная половина отказывалась ехать со мной.
- Садись в машину.
- НЕТ.
- Сядь в машину!
- НЕТ!
Это было хуже, чем управляться с маленьким ребенком. Она и была ребенком, только всякий раз разного возраста, потому что внутри время течет не так, как снаружи. Иногда она была младенцем. Иногда – семилетней, одиннадцатилетней, пятнадцатилетней.
Но чем бы она ни была, к врачу идти она не собиралась.
- Это все фигня, это фигня, это фигня все!
Я хлопнула дверцей.
- Ты хочешь научиться есть ножом и вилкой?
Я не знаю, почему я это сказала. Она была дикаркой.
Так что я отправилась к врачу без нее. И без толку.
Хотя, это оказалось не таким уж и бестолковым, потому что после каждого сеанса в Оксфорде я чувствовала себя настолько пресыщенной и расстроенной, что шла прямиком в книжный магазин Блэквелла, где спускалась в Норрингтон рум, к полкам, на которых стояли книги по психоанализу. Норрингтон рум – это серьезное место, предназначенное для университетских исследований и содержащее все тексты касательно работы мозга, разума и сознания.