Зачем?

Через неделю я сидела в купейном вагоне поезда Киев – Берлин. Все вертелось как в калейдоскопе. Билеты, страховки, ваучеры, покупки подарков и всякой ерунды. Ничего не забыть, все успеть. Как всегда у всех перед отъездом. Сначала отсыпалась в поезде Харьков – Киев, а после четырехчасового перерыва продолжала отсыпаться в вагоне поезда Киев – Берлин. На железнодорожном вокзале Берлина нам подали красивый автобус, по-моему, “мерседес”, и предложили трехчасовую экскурсию по городу. Двадцать пять лет не была я здесь. Если тогда, в семидесятых, он был уже отстроен после войны, то сейчас перестроен в европейскую столицу. Нет, пожалуй, не перестроен. Просто за счет объединения с западной частью создается впечатление более современного города. Но ведь в планы экскурсий входят, главным образом, исторические памятники. Потсдам, Рейхстаг, Бранденбургские ворота, Трептов-парк. А здесь практически ничего не изменилось. Нет, все же изменилось. Нет Берлинской стены. Только отдельные небольшие части ее, как памятник прошлого, разрисованный черт знает чем. И еще: нет советских военных. Одиноко стоят Бранденбургские ворота. Они давно уже не разделяют страну, человеческие связи и судьбы. Стал тихим и уютным местом отдыха Трептов парк. Весь комплекс памятников остался. Как всегда у немцев, все ухожено и аккуратно. Только не было в этот день цветов у памятника советскому солдату с немецкой девочкой на руках. Не было экскурсий взрослых и школьников. Люди просто гуляли по парку, подходили, рассматривали каждую часть комплекса. Но никаких сопровождений, никаких комментариев, никаких выводов. Во всяком, случае, так было в этот день. Я вспоминала, как четверть века назад, стоя в сотне метров от Бранденбургских ворот, потому что ближе не подпускали вооруженные советские пограничники, видела вдалеке разрушенное здание Рейхстага. А сегодня – это современное красивое строение, в котором, поднявшись наверх, можно увидеть большую часть общего Берлина. Правда, чувство холода и отчужденности и в этот раз, через столько лет, не прошло.

В экскурсии уже не так муссируется память о войне. Ни о жертвах, ни об ошибках, ни о выводах.

…………………………………………………….

Много-много лет после войны у нас в доме 9 мая собирались папины друзья. Это стало с годами обязательным мероприятием.

Я помню, как Сережа Ковалев однажды сказал: обрати внимание, кто решает судьбы и жизни людей на Земле. Властолюбцы. Сколько же негативного связано с жаждой власти. Сколько среди них алчных, порочных, подлых и жестоких. Они проповедуют мораль, человечность, доброту, щедрость. Но только у других. Вот они-то и решают: быть войне или миру. Им не жаль миллионов жизней (и взрослых, и детей). А главное, во имя чего? Идеи? Справедливости? Кто в это верит? Добра? Тогда – Зачем? Удовлетворить тщеславие? Боже мой, реками крови! Неужели у тщеславия не бывает другой цены?

Его поддержал Гриша Кац, учитель истории в общеобразовательной школе.

– Легче всего с толпой. Много людей – это всегда агрессия. Вот цинизмом и соединяют агрессию воюющих людей с идеей борьбы за добро, тепло и желание понимания.

– За добро агрессивно сражаться, – улыбнулась я, – что-то не сочетается.

– Но ведь, наверно, есть законы побед и поражений. Интересно, их кто-нибудь знает? – подумала я, – тогда почему столько ошибок и жертв? А может, нужна не война, а ненависть?

   Что происходит с простыми человеческими понятиями честь и достоинство? На войне их называют подвигом. А может, это не подвиг, а отсутствие подлости?

– Те, кто начинает войну, знает точно, что расплачиваться за нее будут не они, – сказал Витя Нехом, адвокат. Не они хоронят детей, не они теряют близких, не они остаются без крова, не они остаются калеками. В результате – фанфары победы им, искалеченные жизни – нам.

Детская память запомнила намертво надписи на домах “Проверено, мин нет”. Огромное количество калек: безногих, безруких, одноногих, одноруких, слепых. А сколько их просило милостыню у церквей и вокзалов.

Такое количество просящих милостыню появилось еще раз в нашей стране в 90-е годы.

Я помню соседку по подъезду. Она жила с сыном в коммунальной квартире в ванной комнате. Все, кроме моей мамы, ее обходили стороной. Потому что ребенка родила от немца в оккупации. Этого было достаточно, чтобы ее чурались. Даже будучи маленькой, я не могла понять: почему? А может, у нее была любовь? Немцы ведь тоже по-разному попадали на фронт. А может, ее изнасиловали? Никого ничего не интересовало. Эта женщина с мальчиком были изгоями. Видимо, она много и тяжело работала и недоедала, потому что выглядела очень истощенной. Потом они куда-то исчезли.

Через годы, когда у меня уже был свой сын, я узнала, что изнасилованная женщина, рожая через много лет от любимого мужчины ребенка, передает ему что-то важное, неуловимое и ужасное от насильника.

Наверно, у нее сын был все-таки от любимого. Во всяком случае, она его очень любила.

Виктор Нехом

Апрель 1942 г., пос. Костино Московской обл.

“Маме от Леонида. На память”

10