Зачарованный киллер-2

Потом он взял меня за локоть и зашептал, противно, касаясь уха мокрыми губами:

— Киселев нашел там те десять тысяч, которые вы, заплатили за лекарства. Он сомневается.

— В чем сомневается?

— Что эти деньги ушли на лекарство. Он хочет их с вас удержать.

— Хотеть никому не возбраняется, — сказал я.

Наутро Киселев спросил меня про фотографов, которые работали при входе в зверинец:

— Это ваши фотографы?

— Да нет, они сами по себе. Но зверинцу за право работать рядом платят каждый месяц по две тысячи. Я с этих денег шоферам доплачиваю.

— Скоро приедет наш штатный фотограф. Надо, чтоб они убирались.

— Надо — значит надо, — сказал я меланхолично, — уберутся.

После этого я пошел к фотографам и срочно продал им обезьянку.

Эта обезьянка — из породы ямайских макак — не проходила по списку животных зверинца. Она была по дарена туберкулезной лабораторией (тоже дикость, пустить в вольер животное, над которым проводились опыты, потенциальный источник инфекции), жена Бофимова почему–то считала ее своей собственностью. Я ее нахально передал фотографам, потом ко мне прибежал Хитровский, изображая порядочность (в его личной интерпретации), и потребовал отчета.

— Бофимов по телефону просил продать, — сказал я ему лаконично. — В любой момент могут понять, что она зооцирковская, а не их.

За обезьяну дали шесть тысяч. Я позвонил в Москву и порадовал Петра Викторовича. Теперь, если бы Хитровский вздумал перезвонить, меня в самовольстве заподозрить было нельзя.

Новый день принес новые истории. Мои уголовники, которые теперь, из–за слияния двух коллективов, никак не вписывались в штатное расписание, но увольнять которых в открытую Киселев не решался, попали под двойной огонь. С одной стороны их травили шоферы, завязавшие тесную дружбу с милицией, с другой — к ним начал активно придираться исполняющий обязанности директора. Уголовники нашли самый разумный выход, которому их обучили в тюрьмах, — запили. Головы в песок им спрятать не удалось. В тот же вечер их всех, хмельных и растерянных, сгребли в милицию и упрятали на десять суток за хулиганство и появление в общественном месте (зверинце) в нетрезвом виде. Когда я на следующий день пошел их выручать мне так и сказали, и протоколы показали.

— Но, простите, они же в зверинце живут и работают?

— А этого мы не знали, — сообщил дежурный, — и все равно хулиганство…

— В чем же это хулиганство выразилось? — поинтересовался я.

— Вот, написано: «Нецензурно выражались и оказывали сопротивление сотрудникам милиции».

— Вы бы лучше объяснили, по какому праву к ним вечером эта милиция ввалилась в жилой вагончик и обработала их дубинками? — буркнул я, уходя. Ничего сделать уже было нельзя.

Наступил еще один день, и Киселев сообщил мне, что я уволен по статье за нарушение трудовой дисциплины. Это меня насмешило. Особенно было забавно думать о том, куда он эту статью собирается записать. Мало того, что я работал без трудовой книжки, я уже забыл, когда она у меня была, но со всеми этими историями я даже заявление о приеме на работу не писал. По документам меня не было вообще, только в ведомости на зарплату расписывался.

Я ничего ему на это не сказал и занялся своими делами. Оставалась еще вакцина от чумки, надо было ее реализовать.

Но уже вечером Киселев сообщил мне, что увольнять меня он передумал — этот вопрос будет решать сам директор, когда приедет. Сразу было видно, что хитрый Боканов посоветовал ему меня пока не трогать. Он меня знал только по служебным запискам в главк, да потому еще, что я работал замом Вокалева — солидная характеристика. Естественно, Боканов решил со мной повременить, а затем изжить, спустя время, и более тонко.

Потом Киселев рассказал мне, что он ветврач, занимал крупную должность, а в зверинце случайно и временно; Знакомая песня. Я задал ему несколько медицинских вопросов, и последние сомнения в этой дутой, пропитой личности улетучились. В жизни мне приходилось видеть достаточно много бичей. Те хоть остатки знаний хранили. Когда же хранить нечего — совсем трудно выдержать имидж.

Приехал Андрей. Через час он уже сидел у меня за традиционным кофе. Вид у него был удрученный.

— Быстро действует Боканов? — спросил я.

Андрей закашлялся. Потом спросил:

— Что вы с Владиславом не поделили?

— Что нам делить… У него своя жизнь, у меня своя.

Ты лучше думай, как бизнес сохранить.

— А ты этого Боканова не мог бы снять?

— В принципе, если в центральной печати появится статья с намеками на его прошлое… Платите, я не благодетель. Если советов не слушали, то теперь платите. Поеду в Москву, попробую.

Андрей замялся. Он сам намеревался попросить у меня взаймы, подходила очередная выплата за приобретенный в Уфе дом, а доходы были маленькие. Война руководства логично отражалась на деятельности зверинца. Вместо того, чтобы, оставив на хранение все лишнее, быстро передвигаться с площадки на площадку, мы надолго засели нелепо укрупненным дурдомом, без нормального руководства и умного плана работ.

— А что у тебя с Бофимовым? Хитровский говорил, что ты его обманываешь.