Что ж, не шибко и хотелось… На том свете зачтется. Спишут канцелярские херувимы с меня пару грехов. Что мне с деньгами делать, это гораздо важней? Отдам 30 кусков, останусь без гроша. Не отдам — побьют. Обратиться к Гению?.. Нет, у богатых никогда нельзя ничего просить. Дадут малость и больше к ним не подойдешь. Оставлю Гения на очередной черный день. В принципе, все не так плохо. У меня останется еще несколько деревянных тысяч, квартира оплачена за два месяца вперед, холодильник набит под завязку деликатесами, документы в порядке, здоровье неплохое… Разве что зубы… Эх, уже собирался пару тысяч зеленых на это дело пустить, с хорошим стоматологом договорился… Ладно, столько лет жил с плохими, поживу еще. И в таком разе мне особенно волноваться не стоит. Голова у меня хорошая, в Москве деньги на дороге лежат, неужто не подниму их.
Сегодня получка. Суперважная толстуха Вера Петровна, главбух, покрикивает на рабочих:
— Выдавать вечером буду, после работы. Директор запретил днем выдавать, чтоб не нажрались. Мы, руководители, обладаем привилегированной возможностью получить зарплату на несколько часов раньше. Андросов уже получил и с просветленным лицом отбыл в сторону магазина. Я вожусь в слоновнике, очищаю пол, присыпаю его опилками. Это единственная работа, которая доставляет мне удовольствие. Громадная хулиганка Кинга, в сущности, совершенно беспомощна. Оставь ее ненадолго — грязью зарастет. Это на воле она могла бы помыться, почистить себя мощными струями грязи и гравия из данного ей природой шланга — хобота. А здесь и грязная, и голодная будет. Никто ей во время сена не кинет, нежных веток зеленых, каши, сваренной с вечера на сахаре, не даст. Самое обременительное — питьевая вода. Когда ее приходится таскать издалека, руки у меня к вечеру повисают плетями. Кинга — настоящая водохлебка, 5О литров зараз и так три–четыре раза в день.
— Иваныч, — кричит бухгалтерша, — почему не идете деньги получать? Вечером не дам, вечером я рабочим выдавать буду, и не подходите.
Деньги мне нужны. Ну, что ж, характер выдержал, можно и пойти.
Отношение с Верой Петровной у меня сложные. Она всячески преследует меня за привычку покупать разные хозяйственные товары за наличные. Так как сознание ее сформировалось лет двадцать назад и с тех пор изменениям или развитию не подвергалось, она свято уверена, что хорошую тачку, швабру, лопату или бумагу для пишущей машинки до сих пор можно купить перечислением. То же мнение у нее по поводу приобретения дефицитных медикаментов. Она, кстати, вообще не понимает, зачем это делать: «Раньше не покупали — и все звери здоровы были». И убеждать ее бесполезно. Вера Петровна подсовывает мне ведомость на зарплату, отдельную ведомость по командировочным (часть суммы нашего заработка составляют так называемые колесные и квартирные, хорошая добавка) и с наслаждением сообщает, что удерживает «стольник» за погибших фазанов.
Во время прошлого переезда подружки одной шлюхи–контролерши, уволенной мной за то, что брала с посетителей деньги в обход кассы, открыли засовы дверок в зоовагончике, где в четырех вольерах жили фазаны, а в пятом — две лисы. Естественно, что в дороге от сотрясений дверцы распахнулись. Прибыв на место, вагончик являл следующую картину: в коридорчике были сложены 12 фазанов, аккуратно удушенных, я рядом сидела счастливая лиса. Только единственный серебряный фазан каким–то чудом остался в живых. Он смотрел на это безобразие через металлическую сетку и пытался клюнуть лису. Смелый оказался парень. Я уже писал, что директор — человек умный. Он махом издал приказ, из которого следовало, что в гибели фазанов виноват я, так как содержание хищных животных в одном зоовагоне с птицами запрещено инструкцией. Оно так, но еще месяца не прошло, как я вступил в должность. И столько на меня сразу навалилось всяческой текучки, что просто руки не дошли до птичника.
Но директор — человек умный. Он принял мою вер сию о мести, тем более, что после бегства слонихи к диверсиям своих подчиненных притерпелся (да у него, как я потом узнал, и раньше случалось подобное), и разделил стоимость фазанов между зоотехником Филиппычем, бригадиром Антониной, мной и даже взял одного фазана на себя. А фазаны по балансовой стоимости — «от 250 до 700 долларов». Хорошо, что серебряный не погиб, тот вообще стоил 1500 баксов.
Не то чтоб меня это сторублевое удержание шибко ударило по карману, — злорадство толстухи–главбуха раздражало.
Получив деньги, я тоже направился в магазин. Толь ко не в продуктовый, а в промтоварный, где приобрел за 55 рублей радиолу «Серенада». Пластинки Высоцкого, Окуджавы, Галича у меня уже были, и вечерами мне очень хотелось послушать их песни. Тем более, что жилье мое улучшилось: директор переселил меня в другой, тоже фасадный вагон, где я стал обладателем уют ной комнаты с прихожей, кухней и минимумом мебели, в которой главенствовала деревянная двуспальная кровать с атласным матрасом.