Я взглянула на него, гадая, не дразнит ли он меня, но его морда была серьезной. Я подумала об искаженной от ужаса морде лисицы, попавшейся в манглер похитителя. Тихонько заскулив, я припомнила и одноглазую лисицу возле моей норы. Я не знала, что ответить.
– Чем скорее ты научишься таять, тем лучше для тебя.
– Но Карку не обмануть лисьим искусством, ты сам это сказал!
Сиффрин вскинул голову:
– Но ты хотя бы будешь защищена от других из ее стаи, если и не от нее самой…
– Или от Тарра, – перебила я его.
Сиффрин строго посмотрел на меня:
– Все равно истаивание – очень важная наука. Ты сможешь самостоятельно ловить для себя еду. Вдоль этой тропы есть мыши.
Я насторожила уши. Как можно вообще что-то расслышать сквозь вой Путаницы? Я прислушалась старательнее. По дороге смерти промчался очередной манглер. А через несколько мгновений я уловила тихий шорох лап. Мое тело напряглось, я мгновенно насторожилась. И осторожно пошла вдоль стены.
Раздался короткий тонкий писк.
Сиффрин был прав: в трубе, что лежала у стены здания, жила мышь.
Я исследовала трубу. Осторожно постучала по ней передней лапой. Она была твердой и толстой и выглядела неприступной.
Сиффрин наблюдал за мной, наклонив голову:
– Теперь нам нужно только дождаться, когда она выйдет.
Мои уши опустились, и я снова сосредоточилась на трубе. Она шла вдоль всей наружной стены, невысоко над землей. А возле угла поворачивала прямо к серым камням. Я подобралась немного ближе. По-видимому, труба была открыта на том конце, именно там и забралась в нее мышь. Но лисице было не проползти в такое узкое пространство.
Я вернулась к Сиффрину, который стоял почти рядом. Должно быть, он уже заметил отверстие. Он принялся вылизывать переднюю лапу.
Я перевела взгляд с него на трубу:
– Мышь может очень долго не появиться снаружи.
– Возможно.
– А нам надо добраться до крылатой бесшерстной.
– Верно.
Мой хвост взметнулся от возбуждения. Он что, хочет меня разозлить?
– Значит, нам нужно просто забыть о мыши и идти дальше?
Сиффрин выкусил какой-то мусор из передней лапы.
– Если хочешь. Кому нужна еда?
Я прижала уши. Теперь я понимала, что он меня к чему-то подстрекает.
– Да, но тут можно провести целую вечность, прежде чем мы поймаем эту мышь… Пока она сидит в трубе, до нее не добраться.
Сиффрин вздохнул:
– Какая ты нетерпеливая Айла!
Я ощетинилась. То же самое мне постоянно говорил Пайри.
Рыжий лис опустил лапу:
– Еда не прыгнет сама к тебе в зубы. Иногда приходится выжидать.
Я вспомнила зеленую полосу рядом с нашей территорией. Мама подходит ко мне, наморщив нос: «Какой простой урок может спасти жизнь лисицы?»
Наблюдай! Выжидай! Прислушивайся!
Я раздраженно встряхнулась и немного отошла от Сиффрина; улегшись на живот, я стала смотреть на трубу. Сиффрин смотрел на меня, словно оценивая. Теперь мне придется сидеть и ждать, что бы ни случилось… иначе он станет просто невыносимым.
Я слушала рычание дороги смерти. И пыталась представить себе бесшерстную с огромными крыльями. Неужели Пайри до сих пор там? Мои мысли блуждали, а глаза смотрели на то место, где труба открывалась над серыми камнями. Я думала о папе, о его молодости в Диких землях. Может, он тоже жил в болотах рядом с Дремучим лесом? Вряд ли… Почему я не расспросила его получше о том времени, когда он был детенышем, пока у меня была такая возможность?
В трубе заскреблись маленькие лапки.
Мышь свалилась на серые камни.
Сердце сильно забилось в груди, и меня охватило огромное желание тут же прыгнуть на мышь. Нет, Айла! Мышь была слишком далеко… она бы убежала или запрыгнула обратно в трубу. Я не шевелилась в течение нескольких ударов сердца, стараясь сдержать возбуждение. Я очень медленно оглянулась через плечо на Сиффрина. Он припал к земле, поджав хвост к боку. И подмигнул мне. Я понимала, чего он от меня хочет: чтобы я попробовала растаять.
Мышь сидела неподалеку от открытого конца трубы, намывая лапками усы и скаля желтые зубы. Я не осмеливалась заговорить, даже чуть слышно зашептать, но слова заговора сами кружились в моем уме.
«Что было видимым, теперь невидимо; что ощущалось, становится неощутимым. Что было костью, сгибается; что было мехом, стало воздухом».
Я задержала дыхание. Потом очень медленно припала на все лапы, низко опустив голову; мои усы почти касались земли. Я замерла, ощущая, как серые камни холодят мне живот. Я сосредоточилась на напеве, позволяя словам легко течь сквозь меня. Дыхание попыталось вырваться наружу, но я его сглотнула. Прижимаясь к земле и двигаясь так осторожно, словно я вообще не двигалась, я начала подбираться к мыши. Она подняла острую мордочку, ее маленькие черные глазки стрельнули в мою сторону. Я ощущала тепло ее шкуры и быстрое биение ее сердца. Я замерла, сдерживая дыхание, мысленно повторяя заговор.
«Что было видимым, теперь невидимо; что ощущалось, становится неощутимым. Что было костью, сгибается; что было мехом, стало воздухом…»
Через мгновение мышь отвела взгляд и принялась расчесывать маслянистую шкурку.