Забытый чародей. Лабиринт воспоминаний

Жозефина-Симона припустилась быстрее, словно скорость могла помочь перемахнуть лабиринт и сразу оказаться дома. Я смотрела, как она приближается к недобро улыбающимся ангелам, и сердце сжималось. Ещё несколько секунд, и кошь врежется в фонтан. Но этого не случилось. Фальшивый сквер озарила яркая вспышка. На целое мгновение вместо злых статуй я увидела крыльцо подъезда. Но едва питомица коснулась лапами ступенек, иллюзия вернулась. Скрыла кусочек дома и мою дражайшую кошь.

- Выжди чуть-чуть, - велела девица, поправляя ворот джинсовой куртки.

- Скажи хотя бы своё имя.

- Не сейчас, - уперлась та. - В лабиринте следи за воспоминаниями. За теми, которые забыла или плохо помнишь. Они важны. От остальных уходи сразу. Это ловушки.

- Воспоминания? Объясни толком!

- Пора. Торопись, Яна!

Асфальт под ногами затрясся. Времени не осталось. Поправив сумку на плече и крепче сжав пустую переноску, я пошла к фонтану. Пазлы ожили и снова, шелестя, полетели в вечность. Отрывались и отрывались от фальшивой реальности, пока я не ступила в сквер. Стало страшно по-настоящему. Колени затряслись, как в детстве перед кабинетом зубного врача-изверга. Картинка получилась ещё та. Кусочек вселенной висел посреди пустоты. Остались только сквер и черная бесконечность.

Я приближалась к ангелам. Их улыбки выглядели ещё уродливее. Вместо ровного ряда зубов мне мерещились острые клыки. Того гляди, статуи оживут и кинуться, вопьются в незащищенную плоть, чтобы рвать и рвать на части. Но я не отводила взгляда, яростно смотрела в глаза страху. Пока мерзкие ангелы не растворились и передо мной из-под земли не выпрыгнул четырнадцатиэтажный дом.

- Чтоб тебя! - «поприветствовала» его я и поднялась на крыльцо. Подъездная дверь негостеприимно скрипнула, в нос ударил запах жаренного лука, кто-то в фальшивом мире готовил ужин посреди ночи. Я выждала секунду, набираясь смелости. Сделала глубокий вдох и шагнула внутрь. Навстречу неизвестности. Или неизбежности.

С губ сорвался испуганный возглас. Я попала вовсе не подъезд, а в лабиринт, что являлся во сне. В зеркальный лабиринт! На меня со всех сторон смотрела я сама. Но изменившаяся. Сумка и переноска исчезли. Как и моя одежда. На мне непонятно с какого перепуга оказалось дибильное розовое платье, в котором я встречалась с Алексеем Даниловичем в кукольном кабинете.

- Ну, спасибо, - процедила я и пошла вперед.

Каблуки громко цокали по каменному полу, сколько я ни старалась ступать аккуратно. Лошадь и та передвигается тише! Хотя с чего переживать? Валентин Макарович и без цоканья прекрасно знал, что я здесь. Следил из вездесущих зеркал. Я чувствовала его взгляд. Его или кого-то другого, кто прятался за стеклом. Возможно, стоило разбить парочку. Но я свято верила в примету об уничтоженных зеркалах.

Лабиринт извивался, делился на новые коридоры. Я понятия не имела, как выбирать дорогу, шла наобум, не раздумывая. Минуты бежали, но ничего не менялось. Все те же развилки и зеркала. В какой-то миг мне почудилась мелькнувшая под ногами тень.

- Жозефина-Симона?

Но кошки не было. Я нервно завертелась на месте, почти выхватила боковым зрением движение в зеркале. Но неопознанное нечто ускользнуло, не дав распознать себя.

- Идите к черту! - посоветовала я старику и сообщникам, если те у него водились.

Ох, ну почему я не послала Валентина Макаровича, когда он позвонил вечером памятной дождливой пятницы. Велела бы самому отправляться в редакцию за газетой. Ничего бы не случилось. Сидела бы сейчас в родном мире, переписывала отбракованные рекламные тексты и успокаивала родственников, контуженных приездом блудного отца.

Отца?!

Я покачнулась. Лабиринт воплотил мои мысли. За очередным поворотом ждал он - Павел Юрьевич Светлов. Точь-в-точь такой, каким я его помнила: молодой, внешне похожий на Ярослава. Насвистывая под нос, он небрежно бросал одежду в громоздкий чемодан. Отец торопился, кидал вещи, как попало, не тревожась, что они помнутся. Но вдруг он заметил меня. Посмотрел в глаза, как в день бегства.

- Яна. Я уезжаю. Оставил маме письмо. Отдай ей пожалуйста.

Я почувствовала себя маленькой девочкой, хотя не изменилась, не уменьшилась в размерах. Вспомнилось всё. Истерика мамы, не обращающей внимание на наш с близнецами рёв, убитое лицо Мартыновны и долгие недели тишины в квартире. Лишь вечером, когда бабка приводила Ярика с Яськой из садика, дома звучал детский смех. Но я забирала их в бывшую родительскую спальню, ставшую после ухода отца моей, и плотно закрывали дверь, чтобы не мешали маме. Я сама разучилась смеяться. Надолго.

- Убирайся! - велела я иллюзии.

Она не послушалась. Поддельный отец попытался закрыть чемодан, но тот был слишком полон.

- Яна, сядь на него, - попросил он.