Забытые письма

Нахожусь под сильным впечатлением от картины «Без вины виноватые». Эту вещь я смотрела на сцене в исполнении русско-молдавского Кишиневского театра, тоже была поставлена неплохо. В кино была исключительно с девушками.

На днях получила интересное письмо от Жени, из одних наставлений. Вы же понимаете, семнадцатилетняя девочка будет мне читать мораль: видимо, это все согласовано с мамой.

Приведу небольшую выдержку: «…не вздумай с кем-нибудь встречаться, увлекаться. Честное слово, откажемся от тебя совсем. Ты должна быть, как никогда, далека от этих мыслей, так как ты почти обручена со своим Иваном Михайловичем. Напиши своим друзьям, чтобы больше не беспокоили меня и мамочку, и их не мучай. Напиши, что выходишь замуж. В общем, Лидуся, так будет честно!

Горюшко наше, когда уж у тебя кончится эта любовная канитель?

Гроховицкий прислал еще две фотокарточки, обе во весь рост. На одной интересный, т. е. такой, каким я видела его в последний раз у нас, только с морщинками. На другой, в кожаном пальто, и ух-ты… такой! Надоел письмами, вопросами: почему Лида молчит, почему не пишет, неужели больна? Ну что мы ему ответим? Пиши сама.

Прислал вчера большое письмо маме. Считает меня сестрой, а маму с папой – родителями. Как это все тяжело, Лида… Пишет, что должен получить трехмесячный отпуск, но задерживается…»

Конечно, рано ей еще читать нравоучения подобного рода, но не сержусь на нее. Рассуждения совершенно правильные. Она же у нас умница, хорошая девочка. Надо успокоить ее. Напишу, что никому не пишу, кроме своего Ивана Михайловича никем не увлекаюсь – этого и в мыслях нет, с чего можно заключить, не понимаю. Видите, она всецело на Вашей стороне, конечно, права!

Иван, в каждом письме Вы упоминаете об охоте. Вот видите, какая я нехорошая, кажется, еще ни в одном письме не написала ни слова. Ванюшенька, прекрасно понимаю Вас, охотник мой любимый. Перечитала «Записки охотника» Тургенева. Это чувство охотника мне уж как-нибудь понятно… Как я могу лишать Вас этого огромного удовольствия? Хотя это и делают, знаю, многие жены. Я рассуждаю так: здесь не несознательность жен, а (по-видимому) какая-то вина самих охотников. В данном случае Вас это не касается. Вы примерный во всех отношениях, не заслужили такого жестокого наказания. Вам будет разрешена в этом отношении полная свобода. На охоте можете пропадать по нескольку дней, даже неделями, месяцами…, но не больше, а то скучать по Вам буду. Признайтесь, это занятие Вы любите больше, чем меня. А я – результат удачи охоты больше, чем самого охотника, так что никто не в обиде.

Будь здоров. Будьте бодрым, жизнерадостным!

Целую Ваш лобик, щечки, глазки.

Твоя, только твоя Лида. Привет Вашей сестре Кате.»

«Лобик, щечки, глазки…» – Оля невольно поддалась моменту и театральным жестом закатила глаза! Потом потянулась и решила посчитать до тридцати, чтобы оставить скептическое настроение, и с другим, более нейтральным, дочитать оставшиеся письма.

Двадцать четвертое письмо, написанное через три недели, открывало новый 1946 год.

«01 января 1946 г. г. Ташкент

Дорогой Иван!

Начала читать Ваше письмо от «_» декабря 1945 года. Не могу передать Вам ту тяжелую внутреннюю борьбу здравого, ясного разума с бурей жалких мук отчаяния, которым проникнуто все мое существо. Никогда в жизни не испытывала подобного чувства.

Это состояние со мной впервые…

Я не узнаю тебя! О, дорогой, родной Иван мой, ты – моя единственная радость, счастье мое!

Ты же любишь меня! Я протягиваю к тебе руки с глазами, полными слез. Отзовись, где же ты?! Драгоценнейший друг мой, отзовись на мои мольбы! У тебя же, у тебя чудное, чуткое, доброе сердце! Я же твоя. Я люблю тебя! Где же ты, моя любовь безоблачная, глубокая, прекраснейшая??!

«Ты стала для меня какой-то далекой, далекой мечтой, и вряд ли осуществимой…

– Ну что я теперь могу написать маме?…» – вот, что услышала я.

Да, я не нашла отклика. Я не слышу его. Как мучительно. Детка моя, не твой путь усыпан розами. Родная моя, ты во мраке заблуждений, очнись от сновидений. Оставь свои слезы горькой обиды, бесполезного страдания, не жди в томлении – это так нелепо. Ты не услышишь его никогда. Не его ты любила, не его нежно лелеяла – глупая девочка – его нет. Не явился еще твой идеал в действительности. То были только чудеснейшие, никогда не осуществимые иллюзии, то был лишь только никогда неповторимый сон!

О, Боже, что я узнаю, я громко молюсь, верни мне прежние силы, помоги мне собраться с мыслями.

04.01.1946 г. Боль моральная несказанно тяжелее боли физической. Да, вовсе пережитое научило меня одному, что единственный путь, на котором я должна проявлять себя в жизни, лежит через трудности и страдания…