Забытые богом

Здесь, на печке, духота казалась запредельной. Лоб и виски тут же взмокли. Люба на четвереньках подползла к сестре и прилегла рядом, положив подбородок ей на плечо. Странно, у печки весь день возилась Надя, а сдобой пахнет от Веры. И еще цветами пополам с какой-то химией – то ли шампунем, то ли мылом. Ощутив ее присутствие, Вера шевельнулась во сне.

– Любаша?.. – пробормотала она, не просыпаясь. – Ты чего это?

– Ничего. Ничего, хорошая моя, все нормально. Ты спи, спи давай.

Из последних сил держась, чтобы не разрыдаться, Люба уткнулась в скатанную валиком старую шубу. Нос защекотало от пыльной шерсти. На ее затылок легла горячая ладонь.

– Любаша, а ты желание загадала? – Шепот Веры тоже был горячим.

– Нет, хорошая моя, не успела…

– И я не загадала. – Вера зевнула и сонно заплямкала губами. – Я уже давно ничего не загадываю… Все равно ничего не сбывается…

– А чего бы ты хотела? – хрипло спросила Люба.

Вера молчала. Слышно было, как постреливают дотлевающие угли в печи. Молчала она долго, и Люба решила, что сестра вновь заснула, но та вдруг ответила:

– Я бы загадала, чтобы все это наконец кончилось.

Люба шмыгнула носом и повернулась к сестре. Света оставленной на столе лампы едва хватало, чтобы разглядеть нечеткий абрис простодушного круглого лица. Люба быстро чмокнула Веру в щеку и почувствовала, что сестра улыбается.

– Все скоро кончится, обещаю, – прошептала Люба. – Я люблю тебя…

– Бог есть любовь… – невпопад мечтательно протянула Вера.

И засопела, сладко-сладко, окончательно провалилась в блаженный сон. Вера, потерявшая веру. Люба лежала еще минут десять, выжидая, когда дыхание сестры выровняется. Руки ее тряслись, укладывая неподъемную подушку на родное лицо. Вера дернулась, пытаясь освободиться, но Люба навалилась всем телом, с силой прижала к себе. Она ожидала, что Вера начнет царапаться, отбиваться, может, даже попробует ее скинуть. Однако вместо этого ощутила лишь мягкое прикосновение горячечных ладоней на своих плечах.

Младшая сестра обнимала ее.

* * *

Люба не знала, сколько пролежала вот так, сотрясаемая рыданиями, на теле мертвой сестры. Давным-давно обмякли Верины руки, не вздымалась судорожно грудь, силясь накачать в легкие живительный воздух, а она все лежала, не в силах сдвинуться с места, зарываясь лицом в мокрую от слез подушку.

Наконец, пересилив себя, Люба спустилась. Оставалось еще одно незаконченное дело. Дом притих, и тайно живущий в нем ничем не давал о себе знать. Будто и не было его вовсе. Но Люба знала, чувствовала хребтом: Нечистый где-то рядом. Наблюдает за ней из-под косматых сросшихся бровищ. Плевать! Не для него она сделала это, а для сестер. Любовь, сохранившая любовь. И теперь ее сестры на Небесах, под рукой мудрого Создателя, а Нечистый пусть хоть хвост с досады сгрызет. Ну а ей… ей тоже пора.

В кладовке нашелся моток пропахшей псиной веревки. Не слишком приятно отправляться на такой в последний путь, да и шут с ним. Скоро предстоит привыкать к запаху серы и смолы, так что можно потерпеть маленькое неудобство. Отрешенно глядя, как ее пальцы, точно живые, свивают скользящую петлю, Люба с удивлением подумала, что не чувствует страха. Только усталость.

Встав на табурет, она примотала петлю к массивному крюку, торчащему из потолка. У Хромого Ермила не было детей, а крюк для колыбели-зыбки был. Потому что так положено. Точно такой же крюк был вделан в потолок и в сгоревшем доме ее матери. На нем когда-то покачивалась люлька, в которой спала сперва Надя, а потом Люба. Маленькой Вере в зыбке качаться уже не довелось, кто-то из односельчан подарил матери удобную детскую кроватку. В голове мелькнул образ нерожденного ребенка, которого она… но Люба тут же прогнала его прочь. Смертью больше, смертью меньше – место в аду она себе заработала давным-давно.

Люба набросила петлю на шею, примеряясь. Подтянула веревку на ладонь повыше. Теперь должно хватить. Оттолкнуться двумя ногами, и пропади все пропадом. Извращенцы всякие говорят, что это даже приятно. Но перед этим еще кое-что.

Спрыгнув с табурета, она подошла к столу, сняла лампу и с силой запустила ею в угол. Освободившееся пламя недоверчиво лизнуло пол, стены. Люба подбросила ему смятую скатерть, сорвала занавески и тоже зашвырнула в крепнущий огонь. Повалил густой черный дым. Старый дом испуганно затрещал.

Она вернулась, просунула голову в петлю. Обстоятельно выбрала из-под веревки волосы, чтобы не защемить. Стекла отражали зарождающийся пожар, и это немного успокаивало. Пусть все выгорит дотла. Ни Люба, ни ее сестры не достанутся этим проклятым четвероногим тварям. С этой мыслью она оттолкнула табурет, совершая короткий полет навстречу судьбе.