Забытые богом

После Люба не раз спрашивала себя, как оказалась на улице, но так и не смогла дать внятного ответа на этот вопрос. Внутри, без снежной подушки, окно находилось на уровне ее груди, и чтобы выбраться, нужно было подставить что-то под ноги. Но доля секунды, наполненная умопомрачительным ужасом, и Люба стоит, не сводя глаз с выбитого окошка, и старается унять бешено колотящееся сердце. Потому что в дальнем углу сарая, недалеко от места, где она только что сидела, ярко блестят два оранжевых огонька.

Люба сглотнула слюну и огляделась. Кругом белым-бело, если не считать темные силуэты изб, засыпанных по самые окна. На месте материнского дома проступал черный остов. Тишина. Лишь потрескивали на морозе деревья, да еще где-то далеко-далеко, надрываясь, драла горло ворона. Белый день, пусть даже клонящийся к вечеру, но все еще светлый, уютный, безопасный. А в сарае горели огненные точки, знакомые с детства, внушающие такой дикий, первозданный страх, что даже сейчас, спустя столько лет, отнимались ноги.

– У, паскудница хвостатая! – дрожащим голосом выдавила Люба. – Перепугала вусмерть, зараза такая! Это ж надо так, а?!

Но, ругая на чем свет стоит кошку, она прекрасно понимала: там нечто другое. Совсем другое. Ни у одной кошки нет настолько огромных глаз такого необычного цвета. Они отливали рыжиной пламени и темнели вековой ржавчиной – умные, насмешливые, недобрые.

Люба отыскала взглядом высокий снежный холм неподалеку от сарая. Там находился погреб, такой глубокий и холодный, что даже самым жарким летом в нем не таял лед. Там Люба и сестры не раз и не два видели эти страшные оранжевые точки, наблюдающие, выжидающие. Так вот, значит, куда перебрался их детский кошмар, когда в погреб перестали ходить люди?! Или права была Вера, и они действительно все это время носили своего Дьявола с собой? Внутри себя?

Когда пальцы занемели от мороза, Люба поймала себя на мысли, что уже давно стоит вот так, напряженная, как кролик перед удавом. Но никто не появился в окне. Из сарая по-прежнему не доносилось ни звука, и она постаралась убедить себя, что и впрямь видела обычную кошку.

Предстоящий праздник уже не радовал, но Люба подавила внезапный порыв зашвырнуть коробку с игрушками обратно, в Страну Сломанных Вещей, где им самое место.

Потому что Новый год все еще оставался ее затеей.

* * *

Ночью Любе не спалось. То ли печь топили слишком усердно, то ли морозец на улице спал, но в доме воцарилась чудовищная жара. Хотя на самом деле Люба прекрасно понимала, что мучается, не спит из-за тех проклятых глаз. Мысль о том, действительно ли она видела их, или же это только померещилось, засела в мозгу, как заноза. Провалявшись пару часов на печи рядом с безмятежно сопящей Верой, Люба не выдержала, спустилась.

Точно привидение, в одной ночной сорочке она прошлепала к лежанке, что устроила себе в самый первый день. Здесь было не так мягко, как в ворохе шуб и одеял на печи, но и не так жарко. Прохладные простыни приятно льнули к коже, взбитая подушка остужала разгоряченное лицо, однако успокоения это не приносило. Стоило Любе сомкнуть веки, как изнутри проступали огненно-рыжие точки. Сперва неяркие, они ширились и разгорались, превращались в пылающие колодцы, и тогда чудилось, что их обладатель стоит у самой постели. Так невыносим был тот взгляд, что Люба резко открывала глаза, до краев заливая их мягкой домашней темнотой, только бы избавиться от него. До фиолетовых пятен вглядывалась она в едва видимые очертания стола, лавок, печи, но не могла разглядеть в тенях его – хозяина огненно-рыжих радужек. Поэтому, когда они в конце концов появились в реальности, Люба поверила не сразу. Но ведущая в сени дверь едва слышно скрипнула, и по комнате пролетел ощутимый сквозняк. Этим реальным знакам сопротивляться было трудно.

Глаза зависли под притолокой, слегка передвигаясь из стороны в сторону, словно скрытое во тьме существо неодобрительно качало головой. Нет, нет, будто бы говорило оно, ты все делаешь не так, маленькая Люба. Ты подвела мать, ты подводишь сестер. Ты подводишь меня. А Люба, не в силах пошевелиться или закричать, лежала на спине, касаясь рукой пола, и могла думать лишь о том, что нельзя, нельзя, никогда и ни за что нельзя, чтобы рука свешивалась с кровати, потому что под кроватью тоже он, Дьявол из погреба.