– Но вы знаете, где она.
Люк переминается с ноги на ногу, смущенный ее «блиц-опросом».
– Мэдди только что прислала мне смс… Спрашивает, прилетел ли я в Берлин. Что-то случилось?
– Она прислала вам смс со своего телефона? – снова спрашивает Стровер, оставив его вопрос без ответа.
– Да, с индийского. А что?
– Скажите мне этот номер. Нам нужно предупредить местную полицию о том, что она уже в Берлине.
Люку все меньше и меньше нравится этот разговор. Он надеялся, что Стровер поделится с ним новостями о Фрейе Шмидт. Вздохнув, Люк переписывает номер и диктует его констеблю.
– А когда она прислала вам последнюю эсэмэску?
– Когда я был еще в воздухе. Часа два назад.
– Вы ответили ей?
– Да, примерно пятнадцать минут назад. Но ответа пока не получил, – молчание Мэдди начинает казаться Люку зловещим. – Она написала мне, что сообщит позднее о месте нашей встречи.
– Держите меня в курсе. Немецкая полиция постарается отследить ее номер.
– Спасибо вам… за сообщение о Фрейе Шмидт.
– Мне нужно идти.
– Вы можете рассказать мне о ней еще что-нибудь?
Проходит несколько секунд, прежде чем Стровер заговаривает снова – тише, чем обычно, как будто не хочет, чтобы ее услышали:
– Она – гражданка Германии. Ей двадцать девять лет. Говорит и по-английски, и по-немецки. И внешне похожа на…
– На кого?
Стровер явно не может говорить свободно. Наверное, рядом вертится детектив Харт.
– На индианку. И немного на Мэдди.
– Немного?
– Я должна идти.
Тони напоминает заключенного за металлической решеткой. Прислонившись спиной к кирпичной стене, он угнетенно сидит на бетонном полу.
– Ты помнишь это место, Тони? – спрашиваю я своего пленника.
– Это место? – повторяет он в замешательстве. Его голос звучит вяло и, похоже, понизился на целую октаву. Подойдя к решетке, я вцепляюсь в ее прутья руками и впериваю в Тони взгляд. Пьяную улыбку, еще недавно блуждавшую по его лицу, сменила абсолютная пустота в глазах. Бесчувственная, лишенная всяких эмоций…
– Мы приезжали сюда, – говорю я ему.
– Приезжали? – переспрашивает он после долгой паузы, но в его голосе тоже звучит пустота. Никакого интереса, полное равнодушие.
– Да, в прошлом. Десять лет назад. Здесь раньше находился техно-клуб, «ГрюнесТал». И мы приезжали сюда – ты, я и моя лучшая подруга Флер.
Тони смотрит прямо перед собой. Я не уверена, что он слышал мои слова. А если и слышал? Понял ли он, что я сказала?
После отъезда таксиста я дотащила его до заднего входа в цех, подальше от посторонних глаз. Из чистой перестраховки – в этот заброшенный уголок бывшей промзоны мало кто заглядывает. Я выбрала его еще неделю назад, перед тем как полететь в Англию.
И сейчас мы с Тони находимся на первом этаже старейшей в городе железнодорожной мастерской, стоящей в отдалении от остальных ремонтных корпусов, пользующихся все большей популярностью у туристов и любителей ночных тусовок.
В прошлый раз, когда я приезжала сюда, чтобы разведать обстановку, я получше познакомилась с Ревалер-штрассе. В прошлом эти ремонтные мастерские принадлежали компании «Королевские прусские государственные железные дороги». После своей национализации в 1920 году, по окончании Первой мировой войны, компания сменила название и стала именоваться «Имперские железные дороги». Я совсем не интересовалась историей этого места, когда мы приезжали сюда с Флер. Нас тогда волновал только «ГрюнесТал» – часть подрывной андеграундной сцены. Хотя уже тогда ходили слухи о том, что частные инвесторы собирались повысить арендную плату, ностальгируя по прошлым, более прибыльным временам.
Металлическая решетка на первом этаже цеха была установлена для защиты механиков от силовых установок. А когда в здании поселился ночной клуб, старое оборудование было демонтировано, и на его месте ди-джеи установили свои пульты, спрятавшись за решеткой от хаоса танцплощадки. Точно так же все переделали и в «Трезоре», расположившемся ниже по дороге, в цокольном этаже бывшего универмага. Чугунные решетки, некогда защищавшие сейфы, стали клетками ди-джеев.