Забавно быть студентом

После этих слов я, наконец, стряхиваю с себя противную растерянность и бегу к двери. Хорошо, что из‑за морозов я одела на ночь пижаму. Не самая, конечно, лучшая одежда для выхода, но для того, чтобы добежать до преподавательского крыла, сойдет.

Впрыгнув в сапоги, хватаю с вешалки зимнее пальто и выбегаю в коридор. Одеваюсь на бегу, потому что внутри живет какое‑то странное предчувствие — могу не успеть.

Испугав сонного вахтера, я выбегаю на улицу.

Усилившийся мороз накидывается на лицо, обжигает голые руки, нос и уши, но я не обращаю на это вниманья. Пока бегу, слышу скрип и шуршание снега под ногами, печальное завывание ветер и далекий шум города, но, как только вхожу в преподавательское крыло, меня обволакивает тишина. Печальная, пугающая, не предвещающая ничего хорошего, и мне становится жутко!

Перепрыгивая через несколько ступенек подряд, поднимаюсь на нужный этаж, торможу у дверей в секцию Темных и отчаянно колочу кулаками.

Дура! Ну, какая же я дура! Нашла время для мести. Он ведь был болен, организм ослаб и не может регенерировать. И магия не поможет, потому что Конни и Корк не лекари, а мучители!

Он умрет…

От этой неожиданной мысли я едва не задыхаюсь и еще сильнее начинаю бить кулаками в дверь. Мне открывает Кебил и молча отходит в сторону, давая возможность беспрепятственно войти.

Они все здесь — все двенадцать человек, приехавших к нам на Светлые земли. Не спят и с мрачным выражением на лицах чего‑то ждут. Кто в гостиной, кто около дверей в комнату Тринадцатого, а кто тихонько шепчется на кухне.

Чуть ли не бегом пересекаю гостиную и захожу к нему в комнату, чтобы сразу же увидеть тихо стонущего Никлауса и замереть. Его большое мускулистое тело занимает больше половины кровати и кажется, что мужчина просто прилег после тяжелого дня отдохнуть, но стоит посмотреть на голую грудь, как сразу станет видно три широкие раны с идеально прямыми краями.

Вокруг постели больного суетятся Корк и профессор Дейман. Чуть в стороне с полотенцами и бинтами замерла Эми, рядом Шарги с тазом, наполненным водой.

— Добить пришла или позлорадствовать? — неожиданно зло бросает Кимми, первым заметив меня в дверях спальни.

Я вздрагиваю, словно получила увесистую пощечину, и, стараясь не замечать напряженного взгляда присутствующих, медленно иду к Никлаусу.

У него сильный жар, но никто не стремится сбивать температуру. Все заняты ранами на его груди. Три кровоточащие раны, которые невозможно закрыть и залечить, пока не выйдет наружу останавливающий заживление яд. Я вспоминаю, с какой тщательностью пропитывала клинки дайсе желто — зеленой ядовитой пастой, как просила Крестного подточить лезвие…

Светлая Богиня. Что же я натворила.

— Ну что? Оно того стоило? — зло смотрит на меня Кимми, держа свою руку на лбу Никлауса.

— Отстань от нее, — холодно кидает Корк, — лучше следи за болевым порогом и сердечным ритмом.

Подарив мне еще один тяжелый взгляд, Кимми прикрывает глаза, полностью погружаясь в состояние пациента.

Осторожно присев на краешек кровати, я сжимаю руками болезненно — горячую ладонь Темного и старательно подавляю рвущийся наружу всхлип.

— Работаем, — тихо приказывает профессор Дэйман.

Комнату вновь наполняют редкие команды и шум возни трех мужчин.

Видимо, из‑за сильной боли маскировка, делающая из красивого аристократа некрасивого Крысеныша, спала. Теперь, раскинув руки в стороны, на покрывале тихо стонет Никлаус, а не Хорст.

Мне всего трижды удавалось побыть с ним настоящим, поэтому сейчас я жадно рассматривала и запоминала каждый сантиметр его кожи, изгиб, каждую морщинку и шрамик. Да — а… теперь на его идеальном теле шрамов будет гораздо больше.

Сзади подошла Эмилия и обняла за плечи.

— Не переживай, — доверительно прошептала она. — Я вытащу его, если понадобится.

Не зная, что сказать, просто молча киваю, хотя по — хорошему сейчас бы с таким удовольствием заревела.

Почему к нам прислали таких неправильных Темных? Почему я демонстративно обиделась и перестала общаться с Эми, когда выяснила, что она знала и не говорила, что ее дядя и есть тот самый Тринадцатый, а она нет? Ведь тут не просто недомолвки и скрытая ради безопасности правда, а серьезные повреждения!

Почему вместо того, чтобы тихонько мочкануть куратора в качестве профилактических работ или донести ВУДу, что я едва не укокошила одного из компании нахлынувших эмигрантов, Темные позволяют мне быть здесь?

Как вообще можно называть меня Светлой в сравнении с этими людьми?

Корк промокает полотенце в какой‑то остро пахнущий лекарствами раствор и осторожно кладет на одну из ран.

— М — м-м… — тут же срывается тихий стон с пересохших губ Никлауса, а у меня вновь предательски сжимается сердце и обмирает все внутри.

— Стойте! — слышится громкий голос наткиного возлюбленного, а спустя минуту в комнату Никлауса широким уверенным шагом входит и сам мужчина.

— Нашел что‑то? — вопросительно поднимает темные аристократичные брови профессор Дейман, не отнимая рук от груди пациента.