Прозвучало до того значительно, что парочку первокурсников испуганно прижало к стенке, а боевик с третьего курса машинально призвал одну из защиток.
К счастью, испугались не только окружающие люди, но и внутренние голоса решили, что будет лучше взять паузу и коллективно помолчать. Но от царящего внутри безмолвия стало еще хуже.
Плюнув на оставшиеся пары, я убежала к себе в комнату, схватила Рокки в охапку и целый час наматывала круги вокруг парка.
— У — у-у… — обессиленно пропищал щенок, падая брюхом на землю и жадно хватая холодный воздух широко открытой пастью.
— Устал? — недоверчиво глянула я на песика.
— Гауф! — звонко подтвердил Рокки и вяло забил хвостом.
— Давай, мальчик! Вставай! Еще пару кружков и домой, — бодрым тоном позвала я щенка, похлопывая себя по коленкам.
Рокки грустно посмотрел на меня, еле — еле поднялся на дрожащих лапах и… обессиленно рухнул в ближайший сугроб!
— Я тебя на ручках домой не потащу! — крикнула я маленькому кабанчику и медленно потрусила к общежитию.
Сделав шагов восемь по запорошённой свежим снежком дорожке, услышала за спиной душераздирающий писк: "и — и-и!" и обернулась:
— И не мечтай, лентяй!
Сделав еще десять шагов, я все‑таки не выдержала и украдкой обернулась назад. Рокки, с понуро опущенной головой, плелся в паре метрах и, судя по угрюмой мордочке, молча проклинал злую, бесчувственную хозяйку.
Перед глазами тут же промелькнула картинка раненого Никлауса, залитая кровью грудь, и суетящиеся вокруг Темные. Резко махнув головой, чтобы отогнать непрошенное воспоминание, я прибавила шаг и уже через пять минут вернулась к себе в комнату. Едва переступив порог, Рокки бросился к миске с водой и принялся жадно лакать, а я вдруг поняла, что если срочно не займусь делом, то сойду с ума от беспокойства.
За сорок минут я умудрилась сделать в комнате генеральную уборку и принялась за ужин. Соседки, впервые увидавшие меня на кухне, разрешили одолжить у них кастрюлю, но, судя по сомнению, мелькнувшему во взгляде, в успех операции никто не верил.
Вопреки общественному мнению о моих кулинарных способностях, я приготовила самую лучшую пасту в своей жизни и принялась за блинчики.
— Ммм… Как вкусно пахнет! — привлеченная запахом, на кухне появилась Наточка. — Знаешь, если бы я заранее знала, что для стимуляции твоего кулинарного рвения надо ранить Хорста, то тыкала бы в него ножом каждый вечер.
Я криво улыбнулась подруге и выжидательно посмотрела в ее зеленые глазища.
— И не смотри, как побитая обезьянка, — нахмурилась ведьмочка, уворовывая пару обжигающе — горячих блинов прямо с тарелки. — Не знаю я, как дела у Темного — меня в секцию не пустили, но уверена, что такие упрямые бараны, как Хорст, от легких ран не помирают. Да я тебе больше скажу. Они вообще на редкость живучие гады и, даже порубленные в капусту, продолжают язвительно улыбаться и цепляться за жизнь. Так что не хандри, детка!
Немного приободрившись, я закончила с ужином и засела за домашнее задание, с которым провозилась почти до самой ночи.
Далеко за полночь я, широко зевая, наконец, выключила настольную лампу, переоделась и легла спать. Но стоило закрыть глаза и немного расслабится, как тело моментально погрузилось в странное состояние между сном и реальностью. Тут же почувствовала приятный холодок шелковых простыней и обжигающе — горячее присутствие лежащего рядом мужчины.
Какой восхитительный контраст прохлады и тепла!
Едва заметно улыбнувшись, я взяла себя в руки и открыла глаза. Доставала лежал на спине, соблюдая между нами дистанцию, и, с отсутствующим выражением на лице, пялился в потолок.
"Живой", — с облегчением вздохнула совесть.
"Скорее живучий", — с непонятной гордостью поправил дракончик.
Перевернувшись на бок, я поправила съехавшее покрывало, а затем грозно сдвинула брови и приготовилась сказать Крысенышу гадость, но Темный меня опередил.
— Это даже забавно, — хрипло прошептал он. — Я так сильно хотел увидеть тебя здесь, поговорить, прижать к себе. Столько раз намеренно засыпал с мыслями об этом месте, а сегодня…
Он поворачивает голову и смотрит мне в глаза.
— Сегодня единственная ночь, когда я не хочу тебя видеть.
Его слова больно бьют в самое сердце.
Собственно, а чего я ожидала после трех нанесенных мной ран? Глупо было бы рассчитывать на букет красных гербер и открытку с нарисованным котенком…
Пока я кусаю губы и прячу глаза, огромная рука Темного нарушает разделяющую нас границу, осторожно и даже как‑то несмело касается моих пальцев. Я чувствую жар от его прикосновенья и непонятную растерянность.
Что за фигня здесь творится?
Никогда еще не видела Доставалу таким… таким!
— Ты презираешь во мне Темного, ненавидишь, как Тринадцатого, — с несвойственной ему тоской во взгляде прошептал мужчина. — Я понимаю.
Глубокий медленный вздох и шумный выдох нарушают тишину комнаты. Его пальцы медленно гладят мою ладошку и осторожно сжимают.