За землю отчую.

Тише, тише,-— успокаивал их десятник.— На все воля аллаха. Они нарушили яссу великого Чингисхана. Мын- басы Тагай сказал: полоним урусутскую княгиню, разрешу нукерам чинить, что кто захочет. Обратно погоним, каждый богатым станет, увезет с собой сколько сможет. Еще и от хана Бека Хаджи награду получит...

На чем увезешь? У меня из четырех коней только два осталось.

У меня один, и тот бежать не может.

Сколько коней загнали! Лежат на дороге, вороны глаза клюют.

Тагай сказал: возьмем у урусутов целые табуны.

Табуны?.. Что-то я их не видел.

Надо было настоящих скакунов из дома брать. Я вот четырех привел — все целы.

Дай одного, двух верну.

Чего захотел!

Еще один такой день — совсем без лошадей останемся.

Сотник Махмуд говорит: завтра догоним урусутскую * княгиню._

Догоним... Каждый день одно и то же говорят.

Если не догоним, плохо будет. У тарусского коназа много конных нукеров.

Урусуты — смельчаки, ничего не боятся. А когда-то, старики сказывали, духа нашего страшились.

Мамай во всем виновен, на Куликовом поле славу Орды загубил.

Зачем тень Мамая тревожить? Он давно уже ответ перед аллахом держит...

Наконец в лесу все стихло, слышится лишь храп усталых нукеров, да негромко перекликаются друг с другом дозорные.

ГЛАВА 12

Слава богу, спасся, а то чуть было сызнова не угодил в ярмо ордынское! — пробормотал порубежник; снял шлем, торопливо перекрестился, обтер тыльной стороной ладони мокрый лоб. Только теперь, когда напасть миновала, почувствовал, как бешено колотится в груди взволнованное сердце. Заулыбался радуясь: ушел от окаянных, ушел! А ведь едва не полонили,— тогда бы прощай, воля, теперь уже до самой смерти...

Мальчонкой Василька угнали во вражий полон. На всю жизнь остался в памяти тот страшный день... Окраина Тарусы, курная бревенчатая изба, отец, мать, малолетние сестренки-близнецы. На огороде — лук, репа, капуста, огурцы, у избы несколько яблонь, кусты крыжовника, черемухи, малины. Двор их отличался от других ладным высоким забором, тяжелыми дубовыми воротами да умело сработанным в яркой росписи петушком вместо обычного конька на крыше избы. Отец Василька Сысой был искусным плотником, без работы и дня не сидел, в доме был достаток, держали корову, коз, свиней, птицу.

Наступал вечер погожего июльского дня, заходящее солнце расцветило багрянцем воды Оки, зажгло розовым огнем белые облачка на небе, пахло истомленным жарой разнотравьем, хвоей, листьями деревьев. Василько, ему шел тогда восьмой годок, играл во дворе с Пронькой, соседским мальчишкой. Сысой и младший брат его, Олекса, плотничали — строили надпогребницу. Мать куховарила в избе, исподволь приглядывая за грудняками, что спали в свисавшей с потолка люльке.

Крымцы появились изгоном, как снег на голову среди ясного дня. Скрытно переправившись через Оку в нескольких верстах от города, с ревом и завыванием понеслись по окраинным улочкам Тарусы. Вламывались во дворы, хватали мужиков, баб, детишек постарше, вмиг связав, бросали их поперек седел коней или приторачивали к запасным лошадям и мчались дальше. Ордынский чамбул был невелик, с полсотни всадников. Опасаясь дружинников, стоявших на подворье удельного князя тарусского Ивана Константиновича, нападники в город не поскакали, развернули коней и подались прочь.

Завидев врагов, Олекса успел перемахнуть через забор в соседний глубинный двор. Схватили Сысоя и мальчат, в избу, стоявшую за огородом, вломиться насильникам

65

ЗЮ. Галинский

было уже недосуг — десятник-онбасы засвистел в дудку, давая знак уходить...