За тихой и темной рекой

— О чём он с вами говорил?

— Не знаю, — замкнулся старик. — Моя с ним не говорила.

— А Кнутов сказал, что о хунхузах. О нападении на город? Так? Боишься? Ладно. Не отвечай. Только махни головой. Да? Нет?

Китаец опустил голову, потом, видимо, пересилив себя, кивнул.

— Тот человек был всё-таки с той стороны? Мы проверили всю таможенную документацию. Никто из прибывших в город с той стороны за последнюю неделю не оставался в Благовещенске даже на одну ночь. А тут двое суток! Врёшь, старик, не с того он был берега. Наверняка, кто-то из местных.

Белый перед допросом внимательно осмотрел бумаги с показаниями свидетелей. Никто из них не показал о том, что рядом с китайцами стоял кто-то не азиатского вида. Селезнёв проверил всех китайцев, которые находились в услужении у городских купцов и чиновников, и у всех семерых оказалось стопроцентное алиби. Выходит, о приезжем старик, как и тогда, в запале, так и сейчас, сказал правду. Но что кричал мальчишка, когда выпрыгивал в окно? Вот же головная боль! Живут здесь, рядом с Китаем, а языка не знают! Хоть бы одно слово какое запомнили!

— Ладно, Иван. Меня интересует другое. Ты знаешь о том, что хунхузы сегодня обстреляли город. Одним словом, началась война. Скажи, как будут вести себя твои соплеменники, ежели хунхузы полезут на город?

— Китайца будут спать.

— Что значит «спать»? — не понял Белый.

Однако старик вместо ответа промолчал.

— Может, ты мне всё-таки скажешь, что имеешь в виду под словом «спать»?

Олег Владимирович ещё некоторое время слушал тишину и сопение старика, после чего произнёс:

— В общем так, Иван. — Белый едва сдерживал приступы дурноты, в камере стояла мерзкая духота. — У тебя есть время до утра — вспомнить, о чём говорил приезжий. И откуда он здесь. А теперь, пошёл вон! Солдат!

Конвоир приоткрыл дверь.

— Слушаю, ваше благородие.

— Отведи арестованного. И в баню его сводить! И переодеть! И чтоб до вечера…

Олег Владимирович, едва конвойный закрыл за китайцем дверь, кинулся к окну, хватая воздух словно выброшенная на берег рыба.

Игната, старшего над слугами, в зале мичуринской ресторации штабс-капитан не обнаружил. Индуров достал из портсигара папироску, прикурил, прямо в зале, что было верхом неприличия, и не торопясь вышел на улицу.

У другого входа в гостиницу, что вёл непосредственно на кухню, стояли две подводы, на которые под окрики Игната грузили какие-то корзины, кастрюли, свёртки. Штабс-капитан докурил папироску, щелчком отбросил окурок и подошёл к управляющему.

— Бог помощь. Что за переселение народов?

Игнат оторвался от амбарной книги, куда аккуратно вписывал цифры и, увидев Индурова, подобострастно осклабился:

— Ваше благородие… Это не переселение. Кирилла Игнатьевич заботу о солдатиках проявить изволили. Провиант везём в окопы. Защитникам-то нашим кушать надобно. По приказу Кириллы Игнатьевича борщик везём, хлебушко. Кашу пшенную. На масле!

— И куда везёте?

— Так известно же, ваше благородие! К дому господина губернатора, к пристани, к Арке. «Манжини» казачков обслуживать взялись. А мы вот с вашими, так сказать, сотрудничество имеем, — ввернул заковыристое словечко Игнат.

— И что, Кирилла Игнатьевич сам, лично, этим занимается?

— Отчего же? Полина Кирилловна нас ожидать будут возле Арки. Оттуда мы развозкой провианта и займёмся.

Индуров выругался, на масляной физиономии слуги тотчас проявилось искреннее удивление.

«Ну, Ланкин, ну, сволочь, не мог разбудить ночью! Сейчас бы уже был рядом с Полиной. А так наверняка определят в караул, где-нибудь в районе судоремонтных доков. Оно, конечно, можно поскандалить, мол, причислен к артиллерийскому полку, а потому должен находиться при части, да толку-то! Арефьев назначен самим губернатором, он вправе распоряжаться составом военнослужащих так, как считает необходимым. И любой скандал будет себе же во вред. А Мичурин-то, вот гусь! — штабс-капитан презрительно сплюнул в пыль. — Харчами решил солдатикам помочь! Благодетель, твою мать! Будущий тестюшка деньгами решил пошвырять на пользу государеву! Миллионы скопились, девать некуда!.. — хмель всё более давил на мозг, злость и ненависть не давали сосредоточиться. — Весёлое утречко выдалось, ничего не скажешь!»

Выйдя на Большую, Индуров остановился, чтобы немного прийти в чувство. Бог с ним, что он не будет с артиллеристами. Да, вдалеке от Полины. Но, может, после вчерашнего, это и к лучшему? Пусть девчонка подумает на досуге о нём, пусть вспомнит, скучать начнёт. Сама позовёт… Вот тогда моментом и воспользуемся. Индуров снова закурил: «Сейчас важна иная проблема. Приезжий! Теперь его из поля зрения выпускать никак нельзя. И, ежели столичный выскочка полезет куда не следует, его придётся, как учителя, утопить в Бурхановке. Интересно, тело Сухорукова уже нашли или нет? Слава богу, сообразил не у себя его приголубить, а в доме тайной полюбовницы».

Мимо, поигрывая бёдрами, проплыла довольно привлекательная дама. Индуров хмыкнул. Ох, бабы, бабы…