За пригоршню баксов

Китайгородцев видел багровое лицо ресторанного человека и понимал, что ни с кем тут Марецкий не встретится, ему просто не позволят здесь находиться, но сам Марецкий, наверное, думал иначе. Он с прежним невозмутимым видом продиктовал собеседнице координаты своего местонахождения, спрятал телефонную трубку в карман и только после этого сказал, обращаясь к человеку с багровым лицом:

– Маша Мостовая, журналистка. Ты газету «Московский комсомолец» хотя бы иногда почитываешь? Сейчас Маша приедет сюда, и я буду давать ей интервью. Тебе как предпочтительнее: чтобы я о твоем заведении просто промолчал или гадостей бы наговорил про эту твою «Кахетию»? Ресторану нужна реклама такого рода?

И посмотрел почти ласково. Его собеседник побагровел еще больше, судорожно вздохнул, будто хотел что-то сказать, но ничего не сказал, развернулся и ушел, а через минуту в зал вышел официант. Марецкий победил.

Заказали водки для Марецкого и сок для Китайгородцева, еще попросили официанта принести какой-нибудь салатик – это тоже для Марецкого. Официант обслуживал их споро, но с какой-то настороженностью и скованностью, из чего Китайгородцев окончательно заключил: не любят здесь Марецкого, опасаются. А тот был невозмутим и явно не тяготился жизнью. Откинулся на мягкую спинку стула, посматривая вокруг взглядом, заметно подобревшим после первых ста пятидесяти граммов выпитой водки.

– Давно ты в телохранителях? – спросил без любопытства.

Скучал человек. Надо же хоть о чем-то поговорить, время занять – вот он и спросил. Так, по крайней мере, это выглядело со стороны.

– Давно, – ответил Китайгородцев.

– Нравится?

– Вполне.

– Зарабатываешь много?

– Хватает.

– Чего ты скучный такой? – засмеялся Марецкий. – Отвечаешь, как по учебнику. Ты мне скажи – в переделках бывал?

– Бывал.

– Ну и как оно?

– Нормально.

– Вот я и говорю! – еще больше развеселился Марецкий. – Из тебя слова не вытянешь! А мне в подробностях интересно. Рассказывай – на твоего клиента хотя бы раз покушались?

– Да.

– Так-так! – оживился Марецкий. Торопливо плеснул в свою рюмку водки, но не выпил, рюмку зажал в руке, а сам посмотрел на собеседника озорным взглядом, который просто лучился ожиданием интересных и чертовски завлекательных подробностей. – И что же ты сделал с покушавшимся?

– Убил.

Марецкий еще продолжал улыбаться, но в глазах уже не было озорного веселья, а еще через пару мгновений он обнаружил в своей руке рюмку с водкой и поспешно поставил ее на стол.

– Шутишь? – спросил неуверенно.

– Нет.

Да уж конечно, какие тут шутки.

Дальнейшая трапеза проходила в полной тишине. Китайгородцев молча потягивал сок. Марецкий с задумчивым видом пил водку. Он здорово нагрузился бы в течение ближайших тридцати или сорока минут, если бы не появление в зале ресторана тоненькой как тростинка девушки в коротком платьице и со столь же коротким хвостиком русых волос. Она была похожа на человека, только этим летом распрощавшегося со средней школой. Юна, застенчива и пуглива. Марецкий встретил ее взглядом опытного дрессировщика, примеряющегося, с чего бы начать процесс приручения новой подопечной. Он не поднялся, чтобы поприветствовать даму, лишь коротко кивнул и произнес:

– Рад вас видеть.

Судя по всему, это и была Маша Мостовая. Из своей нелепой девичьей сумочки Маша извлекла неновый диктофон, из чего Китайгородцев сделал вывод, что сей предмет одолжен на время у старших, более опытных коллег по журналистскому цеху. Еще появился маленький блокнотик и гелевая ручка, купленная по случаю в магазине канцтоваров за шесть рублей. Маша с таким тщанием, почти детским, все проделывала, что не оставалось никаких сомнений – волнуется донельзя, тянет время, чтобы хоть немного освоиться в новой обстановке. Китайгородцев никогда прежде не встречал таких застенчивых журналистов. И подвыпивший Марецкий все прекрасно понимал. Смотрел на девушку с прищуром. Под этим взглядом она, кажется, терялась еще больше.

Наконец осмелилась поднять глаза на сиятельного Марецкого и спросила неуверенно:

– Начнем?

В ответ Марецкий благосклонно кивнул. Он был похож на многое познавшего в этой жизни мэтра, готового передать свои знания поколению молодых, еще не оперившихся птенцов-последователей.

Маша щелкнула кнопкой диктофона.

– Игорь Александрович! – произнесла она почти торжественно. – Что для вас музыка?

Китайгородцеву показалось, что во взгляде Марецкого промелькнула усмешка, но ответил он серьезно:

– Музыка – это философия. Да-да, именно философия, – проявил настойчивость Марецкий, будто с ним кто-то пытался спорить. – Потому что философия – это прежде всего объяснение жизни. А музыка как раз и объясняет нам самих себя. Объясняет то, что творится в душах людей. Она звучит внутри нас, она – часть нас самих, она и есть наша сущность…

Он сделал паузу. И Маша, и Китайгородцев ждали продолжения. Но Марецкий вдруг спросил у девушки:

– Вам действительно хочется слушать всю эту ахинею?

Маша вздрогнула и покраснела. Растерялась, не зная, что ответить.